По моим извилинам, как по металлическому желобку детской игрушки
туда-сюда каталась одна-единственная мысль: почему мокро? Затем в
сознание , словно из-под толщи воды, начали проникать отдельные
фразы:
– Вроде в себя приходит...
– Не брызгай больше…
– Да что же это с нашей голубкой? –
узнала я голос Василы, – Уж не беременная ли часом?
Я беременная? Ну, насмешили…
– Не беременная она. Лизка, выныривай
из своей мути.
Меня слегка встряхнули. Пришлось
открыть глаза, чтобы понять, кому руки поотрывать.
Взгляд Флина был обеспокоенным, как и всех остальных домочадцев,
столпившихся вокруг. Кровожадность испарилась.
– Прости, что так на тебя все
обрушил, но тебе некогда разлеживаться. Вставай, а то опять оболью
водой! Я знаю, что ты уже соображаешь. Ричард в беде.
Вот с этого и надо было начинать. Я
сделала попытку приподняться и все вспомнила: боль в груди,
паническая атака, падение с лестницы, которое, судя по всему,
не состоялось благодаря молниеносному Гевину. Вон как
переволновался, аж глаза запали. Васила тихо охала, прикрыв рот
ладошкой, Димка был встревожен, но крепился. Флин придерживал за
талию и по эхо-связи поторапливал. Неужели с Ричардом все
так плохо, что братец не дает мне в себя
прийти? А почему собственно, я так резко сомлела?
– Мне тоже интересно, что тут с тобой
уже успело произойти за время моего отсутствия. Как раз в госпитале
и узнаем, – недовольно бурчит родственник, помогая мне одеться. –
Ричард очень плох, нам следует поторопиться.
Путь до столицы был бесконечным. Так
мне показалось. Флин и Веррес, присоединившийся по пути, провели
меня через два служебных портала, прежде, чем мы оказались в
госпитале. Нос уловил едва различимый дух зелий – так пахло в
избушке Рады. Потом были долгие бесконечные коридоры, снующие
туда-сюда целители и пациенты. Хотелось сорваться на бег, но я не
знала, в каком направлении двигаться, поэтому изо всех сил
сдерживалась, радуясь широкой юбке платья и отсутствию
необходимости сдерживать шаг. Наконец, Веррес распахнул передо мной
дверь. Краем сознания я отметила, что мы прошли весь коридор до
упора – дальше дверей не было.
Бегло осмотрела большую палату,
выискивая глазами мужчину. Ослепленная полуденным солнцем,
машинально отметила наличие аж трех окон. В косом столбе солнечного
света я разглядела одинокую больничную кровать и разметавшиеся по
белоснежной подушке темные волосы.
Ричард.
Он был странно бледен. Бледность его была не болезненной, а
какой-то… обесцвеченной, как будто он несколько растворился в
пространстве.
Теперь я поняла, почему Флин говорил,
что Ричард может недотянуть. Присев на край кровати, я вглядывалась
в родные черты и не понимала, почему выражение любимого лица столь
безмятежно-счастливое, когда как у меня все органы скручивает
судорогами страха. Я даже прикоснуться к нему боялась, потому что
руки тряслись как в припадке болезни Паркинсона.
– Он ничего не чувствует, Лиза, хоть
за это не бойся. Он в своих грезах, ему там хорошо, очень хорошо.
Поэтому целители не могут его дозваться.
– Тогда почему он так немыслимо
бледен?
– Что-то нарушилось в его балансе
жизненных и магических сил, – отрывисто произнес стремительно
вошедший целитель, – а что именно, мы понять не можем, вот эта
штуковина не дает, – щегольская бородка целителя, мучительно
похожего на Антона Павловича Чехова без пенсне, указала на грудь
пациента. – Мы не можем снять амулет, он нас не подпускает, но
именно в нем причина этого странного состояния.
– Не подпускает? – Страшная догадка
пронзила меня кислотным жжением. Наш с Димкой амулет! – Его надо
снять? – интересуюсь торопливо и, дождавшись утвердительного кивка,
разрезала кожаный шнурок ножом, протянутым потрясенно молчащим
Флином. Вот только… силы в амулете я больше не ощущала. Словно он
совсем пустой… но как такое может быть?
