По моим извилинам, как по металлическому желобку детской игрушки, туда-сюда каталась одна-единственная мысль: почему мокро?
Затем в сознание начали проникать отдельные фразы:
— Вроде в себя приходит...
— Не брызгай больше…
— Да что же это с нашей голубкой? — узнала я голос Василы. — Уж не беременная ли часом?
Я беременная? Ну насмешили…
— Не беременная она. Лизка, выныривай из своей мути.
Меня слегка встряхнули, пришлось открыть глаза, чтобы понять, кому руки поотрывать.
— Прости, что так на тебя все обрушил, но тебе некогда разлеживаться. Вставай, а то опять оболью водой! Я знаю, что ты уже соображаешь. Ричард в беде.
Вот с этого и надо было начинать, я сделала попытку приподняться и все вспомнила: боль в груди, паническая атака, падение с лестницы, которое, судя по всему, не состоялось благодаря молниеносному Гевину. Вон как переволновался, аж глаза запали. Васила тихо охала, прикрыв рот ладошкой, Димка был встревожен, но крепился. Флин придерживал за талию и по эхо-связи поторапливал. Неужели с Ричардом все так плохо, что он не дает мне в себя прийти. А почему, собственно, я так резко сомлела?
— Мне тоже интересно, что тут с тобой уже успело произойти за время моего отсутствия. Как раз в госпитале и узнаем, — недовольно пробурчал братец, помогая мне одеться. — Ричард очень плох, нам следует поторопиться.
Путь до столицы был бесконечным. Так мне показалось. Флин и Веррес, присоединившийся по пути, провели меня через два служебных портала, прежде чем мы оказались в госпитале. Нос уловил едва различимый дух зелий — так пахло в избушке Рады. Потом были долгие бесконечные коридоры, снующие туда-сюда целители и пациенты. Хотелось сорваться на бег, но я не знала, в каком направлении двигаться, поэтому изо всех сил сдерживалась, радуясь широкой юбке платья и отсутствию необходимости сдерживать шаг. Наконец Веррес распахнул передо мной дверь. Краем сознания я отметила, что мы прошли весь коридор до упора, дальше дверей не было.
Бегло осмотрела большую палату, выискивая глазами мужчину. Машинально отметила наличие аж трех окон, ослепленная полуденным солнцем. В косом столбе солнечного света я разглядела одинокую больничную кровать и разметавшиеся по белоснежной подушке темные волосы. Ричард. Он был странно бледен. Бледность его была не болезненной, а какой-то… обесцвеченной, как будто он несколько растворился в пространстве.
Теперь я поняла, почему Флин говорил, что Ричард может не дотянуть. Присев на край кровати, я вглядывалась в родные черты и не понимала, почему выражение любимого лица столь безмятежно-счастливое, тогда как у меня все органы скручивает судорогами страха. Я даже прикоснуться к нему боялась, потому что руки тряслись как в припадке болезни Паркинсона.
— Он ничего не чувствует, Лиза, хоть за это не бойся. Он в своих грезах, ему там хорошо, очень хорошо. Поэтому целители не могут его дозваться.
— Тогда почему он так немыслимо бледен?
— Что-то нарушилось в его балансе жизненных и магических сил, — отрывисто произнес стремительно вошедший целитель, — а что именно, мы понять не можем, вот эта штуковина не дает, — щегольская бородка целителя, мучительно похожего на Антона Павловича Чехова без пенсне, указала на грудь пациента. — Мы не можем снять амулет, он нас не подпускает, но именно в нем причина этого странного состояния.
— Не подпускает? — Страшная догадка пронзила меня кислотным жжением. Наш с Димкой амулет! — Его надо снять? — поинтересовалась я торопливо и, дождавшись утвердительного кивка, разрезала кожаный шнурок ножом, протянутым потрясенно молчащим Флином. Вот только… силы в амулете я больше не ощущала. Словно он был совсем пустой… но как такое возможно?
