Карты Таро – кочующий собор. Переносной храм из бумаги и краски, витражи которого – двадцать два Великих Аркана – не застыли в свинцовых переплетах готических окон, но вечно движутся, перетасовываются, образуя мириады новых смыслов в руках ищущего. Это не просто колода для игры или гадания. Это то, что итальянский писатель Итало Кальвино назвал «машиной для рассказывания историй», а русский эзотерик Валентин Томберг – «духовным упражнением в образах». Перед нами философский алфавит, визуальный номоканон, способный описать все возможные состояния человеческой души и все этапы ее странствия – от слепого порыва Дурака до сияющей полноты Мира.
В длинной и загадочной истории этой символической системы, истоки которой теряются в алхимических лабораториях и тайных ложах итальянского Ренессанса, фигура Освальда Вирта (1860—1943) занимает особое, поворотное место. Он не был ни гадателем, как Эттейла, ни медиумом-визионером, как Памела Колман Смит, ни энциклопедистом оккультизма, как Артур Эдвард Уэйт. Вирт был реставратором священного. Археологом духа, вооруженным циркулем и наугольником. Его миссия заключалась не в изобретении нового Таро, а в очищении древнего от вековых наслоений суеверий и профанаций, в возвращении ему той кристальной эзотерической структуры, которую он, как посвященный масон и мартинист, прозревал в его сердцевине.
Колода, созданная им в 1889 году под руководством своего наставника, великого оккультиста Станисласа де Гуайта, не была революционным разрывом с традицией. Напротив – это было возвращение к истокам, но возвращение просвещенного адепта. Вирт взял за основу наивные, почти примитивные образы классического Марсельского Таро и проделал с ними ту же работу, которую ученый-палеограф совершает с древним палимпсестом. Он восстановил стертые временем детали, исправил искажения невежественных копиистов, наполнил каждый штрих, каждый оттенок цвета точным герметическим значением, почерпнутым из неисчерпаемой сокровищницы западной инициатической традиции: каббалы, алхимии, астрологии и – что особенно важно – живого масонского ритуала.
Однако путь к окончательному, безупречному синтезу потребовал десятилетий. Та колода, которая легла в основу медитаций этой книги, – не первый опыт молодого Вирта 1889 года, а венец всей его жизни, подлинный opus magnum в области сакральной иконографии. Завершив работу над рисунками в 1926 году, шестидесятишестилетний мастер явил миру свое окончательное видение – третью, наиболее совершенную редакцию Таро.
В этой финальной версии, которую сам Вирт назвал «Таро средневековых рисовальщиков» (Le Tarot des Imagiers du Moyen Âge), каждая деталь обрела свое безошибочное место в космической симфонии символов. Появилась изысканная орнаментальная рамка, превращающая каждую карту в драгоценный инициатический медальон. Цвета стали глубже и символически точнее, следуя строгому герметическому канону соответствий. Детали, едва намеченные в ранних версиях, расцвели полнотой эзотерического смысла. Именно эти двадцать два образа, изначально изданные в виде роскошного портфолио из одиннадцати листов, сопровождали первое издание его монументального труда «Le Tarot des Imagiers du Moyen Âge», увидевшего свет в Париже в 1927 году.
И именно этот зрелый, отшлифованный до совершенства иконографический канон – пусть и в бережно адаптированной для современного восприятия форме – раскрывается в медитациях настоящей книги. Каждая глава – это приглашение войти в один из двадцати двух залов этого переносного храма, где древняя мудрость говорит на вневременном языке символов, а душа находит зеркало для своих глубочайших трансформаций.
