Эшелон катился уже седьмой день, практически без остановок.
Через маленькую щель, в углу вагона, Василь почти все время пути смотрел на уходящий от эшелона мир, пытаясь запомнить приметные места.
Но на четвертый день все исчезло, и унылый однообразный вид снежной пустоши утомил его. Ни деревца, ни кусточка, кругом только снежная белизна, режущая глаза.
И когда эшелон, в очередной раз остановился, но стук колес сменил безудержный лай собак, стало понятно, доехали. Василь снова заглянул в щель и увидел вдоль вагонов шеренгу солдат с собаками, а за ними лежала все та же земная пустошь.
Их высадили. Построили в ровные шеренги, пересчитали поголовно. Затем взвод автоматчиков, сопровождавших этап, вернулся в вагоны. Паровоз свистнул, тронулся и вскоре скрылся, словно его и не было.
Этапников снова перестроили, теперь уже в колонны поплотней.
– Направо! Шагом марш! – скомандовал старший, и колонна медленно двинулась в сторону лагеря, который находился в километрах шести от железной дороги.
Люди в колонне оживились, надышавшись свежего воздуха. По оттекшим от бездействия ногам, побежала кровь, и вскоре шагать стало легче и веселей, не смотря на холод.
Солдаты, в одинаковых тулупах, лениво брели вдоль колонны, позволяя собакам тащить себя за поводки.
Наконец, показались бараки, окруженные двойной стеной колючей проволоки и вышками по всему периметру.
У Василя защемило сердце, он еще раз оглянулся назад за смыкающую колонну пустошь и подумал: «Отсюда не уйти!».
2.
Ночью, на четвертый день, кто – то тронул ногу Василя и потянул к себе.
Василь вскочил и в темноте силился разглядеть, кто его разбудил.
– Эй, хлопчик, слезай! Дело есть, – сказал шепотом незнакомец.
Едва проникающий свет в барак осветил его лицо, и Василь признал в нем одного из воровского своего барака.
Василь спрыгнул с нар и встал напротив. Его друзья, соседи по нарам, проснулись и теперь развернувшись, слушали их разговор.
– Чего тебе? – спросил Василь.
– Пойдешь со мной, – сказал незнакомец. – С тобой хотят поговорить. Тут недалеко, через барак.
Василь вопросительно взглянул на своих друзей. Старший из них, по имени Андрей, спрыгнул и встал между ними.
– Никуда он не пойдет! – сказал он. – А ну, говори, кто его звал?
Незнакомец, переминаясь с ноги на ногу, было видно, что он испугался, жалостно ответил:
– А я почем знаю хлопцы, кажись из ваших! У нас сам знаешь, лишних вопросов не задают! Да мне уплачено уже. Нет, так нет! Вот пойду и скажу.
– Ты не крути! – сказал товарищ Василя. – Наши бы сначала знать о себе дали. Тут все по своим понятиям живут. А вот от кого ты, не пойму я!
– Не знаю я, не знаю, – занервничал незнакомец. – Не сказал он! Только я с него слово взял, что хлопец живым – здоровым к вам вернется!
– Ну, тебе слово дать, не сильно обмажешься! «Ладно, стой тут», – сказал Андрей и повернулся к Василю. – Что, Василь? Пойдешь, али как? Вообще – то тут словами не бросаются. Может и правда, кто из наших?
– Пойду я, – сказал Василь и без лишних слов ушел с незнакомцем.
Они прошли к бараку и вошли. У самого входа, в закутке стояла печка – буржуйка и самодельный на козлах стол. За столом сидел, полусогнувшись к печке человек. Он обернулся, и Василь признал в нем своего старшего брата Степана.
3.
Степан был болен, его знобило.
Василь добавил ему в кружку кипятка, Степан обхватил кружку руками, словно пытался впитать тепло от нее в себя.
– Домашних давно видел? – спросил он.
– Давно, – ответил Василь. – Я как немцы отступать начали, старался быть подальше от наших мест. Придут ваши, загребут за пособничество братишку – то. Гришка один остался с родителями. От Ганки какая помощь, у нее своя семья.
