Как бы трудно вам не было -
никогда не меняйте красоту своей души на мертвый холод камня! Даже
если вас сломали - прорастайте заново.
Холодный могильный камень как назло мозолил глаза, а шипы вялой
розы с растрёпанными лепестками больно кололи мягкую кожу пальцев,
заставляя то и дело, что скатываться с ногтей почти незаметные
капли крови, срывающиеся и летящие на чёрную ровную плиту прямо на
высеченную золотыми буквами надпись.
Глаза застилал белый туман, но слёз не было, даже нос не
закладывало. Не было ничего, лишь пустота… и облегчение. Странное
чувство: смотреть на могилу родного тебе человека и не чувствовать
совершенно ничего. Любой другой назвал бы это как минимум
ненормальным, но она уже привыкла. Да и давно догадывалась об этом.
Порой ведь ничего не чувствовать легче, чем испытывать ту же боль,
горечь утраты или простое равнодушие. Это было странное,
неподвластное чувство, описать бы которое она вряд ли бы смогла. Да
и рассказать другим вряд ли получится: воспримут как куклу, которая
живёт просто ради пустоты, не воспринимая всё всерьёз.
-Хорошая была женщина, - встав рядом произнёс мужчина с пышными
чёрными усами, закрученными вверх, заставив всё же оторвать взгляд
от камня и взглянуть на него. – Правда, в последние годы ей
становилось всё хуже и хуже… я её личный врач, Роберт Вирт, из
Германии, хотя корни у меня повсюду. А вы ведь, если я не ошибаюсь,
её внучка? Мария Кралс? Соболезную вашей утрате, особенно к такому
человеку… вы ведь знали, что у неё в последнее время был остро
развит Эскапизм? Это когда человек пытается скрыться из реального
мира в мир фантазий, и она, к сожалению, была не исключением…
-Да, я знаю, что это такое, - резко прервала его та, сильнее
сжав в пальцах вялый букет роз и нахмурив изогнутые рыжие брови. –
Мне было четырнадцать, когда у неё это началось… сначала минутные
приступы, которых можно было бы и не замечать, а после иллюзии и
другие имена… моё она забыла полгода назад. Странно, что не забыла
внешность…
-Получается, она помнила вас дольше всех? – ни чуть не удивился
Вирт, поправив туго затянутый галстук на шее. – И как же она вас
называла последние полгода, если не секрет?
Мария невольно дёрнула плечом, вновь взглянув на вялые розы в
руках, чьи лепестки уже опадали, кружась в воздухе и ложась на
холодную могильную плиту. И только после, осторожно присев и
откинув назад полы длинного плаща, аккуратно положила их рядом с
другими пышными букетами, на чьих бутонах уже сверкали прозрачные
капли закончившегося дождя.
-Она звала меня Призрачной Королевой, - негромко прошептала она,
проводя пальцами по выемкам золотистых букв. – И только за неделю
до смерти Павшим Огнём… не знаю, что это значило.
-Боюсь, я знаю, - негромко ответил тот, заставив девушку даже
вскинуть голову, чувствуя, как рыжие вихри волос спадают на плечи,
освобождаясь от черных заколок-невидимок, туго связывающих их в
косы на затылке. – Вы не против со мной пройтись?
Неуверенно выпрямившись и взглянув на могильную плиту, Мария всё
же кивнула, осторожно перешагнув через небольшую оградку и чуть
наклонив голову, пытаясь рассмотреть хоть что-то на его лице кроме
лёгкого безразличия и затаившейся в глазах заинтересованности.
-Что именно вы знаете? – негромко поинтересовалась та,
шагая с ним в ногу по покрытой тёмным шершавым гравием дорожке
вдоль таких же невысоких оградок, безразлично смотря на совсем
новые надгробия и более старые, поросшие жёстким жёлтым плющом с
корявыми облезлыми деревьями, беспечно трепещущими своими листьями
от прохладного ветра с капельками дождя.
-Я ведь был её личным доктором, так что я знаю многое… и я был
рядом, когда она умерла, так и не выйдя из своего мира грёз, в
котором пребывала уже семь лет… из документов я узнал, что у
госпожи Виктории было весьма трудное детство: мать умерла при родах
её скончавшегося после пару дней жизни сына, а отец был
сказочником, который якобы воплощал в своих книгах все свои
фантазии. И Виктория жила в этом «Мире Грёз», и только после, когда
отец уехал за границу, высвободилась из этого плена, но под конец
жизни вновь вернулась туда.
