Чешуя мелькала под ногами. Казалось, что пол был выстелен из
сотни тысяч живых чешуйчатых тел, ползающих подо мной, шипящих в
разнобой и мерцающих гневными глазами. Все они злились, раскрывая
свои пасти и блестя клыками, но стоило им только приблизиться ко
мне, как они тут же ныряли в глубину, не решая тратить своя яд на
человека, рассердившего их хозяина.
Дышать было трудно, хотя воздух был
до ужаса свеж, и что самое страшное, пах он живым камнем.
И сколько бы я не оглядывалась, сколько бы не смотрела в живые
ковры змей, никак не могла поймать эти голубые изумруды глаз.
Почувствовать этот схвативший тело холод, это назойливое трепетание
сердца в груди, эти ледяные касания рук и огненные губ…
И тут всё разом исчезло. Снова. Змеи
разошлись в сторону, облепив живым полотном стены, и в сгущающемся
мраке их тела отливали не то чернотой, не то изумрудом. Я пыталась
смотреть на них, пыталась перевести дух, но как назло мой взгляд
ускользал и останавливался на нём. На сыне Карпатского
Князя. На Змее, которого избрала мне Судьба. На его белом, красивом
и одновременно ужасном лице, на пронизывающих глазах, и что самое
страшное – на губах.
Он шёл ко мне – непоколебимо,
уверенно, шаг за шагом сокращая дистанцию между нами. Его пальцы
скользнули по чёрному плащу с алыми квадратами застёжек, легко
расстегнув его и сбросив прямо на пол. Я сглотнула, смотря, как
плотная ткань тут же обращается в змею и ускользает к своим
сёстрам. Длинные ледяные пальцы, усеянные серебряными кольцами,
заскользили по жемчужинам пуговиц бархатной ткани рубашки, обнажив
грудь, блестевшую мелкими серебристыми чешуйками на плечах и спине.
И лишь на грудине виднелся старый чёрный шрам, неровными трещинами
вздымающийся к его шеи. Вот откуда вынули живое сердце Змея,
обменяв его на каменное…
Нос защекотал предательский запах
живого камня, чистого родника и хвои, от которого даже плечи
расправились. Я смотрела на него, не смея отвести взгляда, не смея
отвернуться или отшагнуть. Он рядом, только руку протяни, как в ту
ночь алой луны…
Я чувствовала его тепло, и
одновременно холод, молча подняв голову и заглянув в эти флюориты
глаз. И в груди что–то сжалось. Кажется, это было предательское
сердце.
– Я не люблю тебя, – сорвались с моих
губ слова. Сколько бы я их не твердила из ночи в ночь, это ничего
не меняло.
– Так скажи мне это ещё раз,
– прозвучал над ухом тихий голос, обдав жаром светлые волосы. –
Давай же, Анна…
Я попыталась мотнуть головой, отойти,
но сзади почему–то оказалась стена из живых змей, сверкнувших в мою
сторону каменьями глаз. Дрогнув, я вдруг почувствовала подбородке
ледяные пальцы, и Змей молча поднял мою голову, так и заставив
встретиться с его глазами. Красивыми, завораживающими и до жути
пугающими. Я не знала, бояться мне его, или так и стоять с замершим
сердцем, ощущая, как скользят холодные пальцы по шее, касаясь
шрамов от тернового венка и закапываясь в мягких волосах. Легко,
словно живую марионетку, Змей приподнял меня на носки, и лицо
овеяло горячее дыхание. Я готова была задохнуться от сотни мурашек,
пробежавших вдоль спины от его пальцев, как губы накрыл терпкий, до
ужаса опьяняющий поцелуй. Я ослабла в ледяных руках, закрыв
погасшие глаза веками и ощущая, как собственные пальцы скользят по
испещрённым чешуйкам плечам, касаясь вороха белоснежных волос и
закапываясь в них.
Отстраниться? А смысл? Змей завлечёт
обратно, закуёт в свои стальные кольца, и вовек тогда не
отпустит.
Но вот что–то изменилось, и на губах
вдруг отчётливо почувствовался привкус крови, когда пальцы на
затылке впились острыми ногтями в тонкую кожу. Дыхание спёрло в
груди, и резко открыв глаза, я из последних сил попыталась
отстраниться, смотря в алеющие глаза Змея, в его обращающиеся в
чёрные перья волосы, и маску лица. Она трещала, раскалывалась, и
резко рванув её на себя, я испуганно замерла, не в силах даже
пошевелиться.
