Возвратившись летним днем из-за границы, он вошел в свой каменный сельский дом, оставив багаж у двери на попечение экономки. Затем удалился в библиотеку и тихо сел там, радуясь, что окружен книгами и привычностью жилища. Его не было почти два месяца – на военном поезде он проехал через Индию, на корабле Королевских ВМС прибыл в Австралию и затем ступил на оккупированный берег послевоенной Японии. Туда и обратно он добирался одним и тем же бесконечным маршрутом, обычно в обществе шумных солдат-срочников, из которых лишь немногие признавали пожилого джентльмена, обедавшего или сидевшего рядом (этого тихоходного старикана, который вечно искал и не находил в карманах спички, неустанно жуя незажженную ямайскую сигару). Лишь в редких случаях, если осведомленный офицер объявлял, кто он такой, румяные лица в изумлении обращались к нему, оценивая, – ибо, хоть он и опирался на две трости, его спина не утратила прямизны и годы не замутнили проницательных серых глаз; снежно-белые волосы, густые и длинные, как и борода, были зачесаны назад на английский манер.
– Это правда? Вы на самом деле он?
– Боюсь, что мне все еще принадлежит эта честь.
– Вы – Шерлок Холмс? Нет, не верю.
– Ничего страшного. Я сам верю в это с трудом.
Но вот путешествие завершилось, хотя он и затруднялся восстановить в подробностях проведенные вдали от дома дни. Вместо этого вся поездка – ублаготворившая его подобно сытной трапезе – задним числом представлялась ему непостижимой, подсвеченной мимолетными воспоминаниями, которые вскоре превратились в смутные образы и прочно забылись вновь. Зато у него оставались неизменные комнаты его дома, ритуалы размеренной сельской жизни, надежность его пасеки; все это вжилось в него за десятилетия отшельничества и не нуждалось в емкой – а тем паче в скудеющей – памяти. И еще пчелы, которых он разводил: мир менялся, и он тоже, но они оставались прежними вопреки всему. И когда его глаза закрылись и дыхание выровнялось, именно пчела приветствовала его по возвращении – рабочая особь возникла в его мыслях, отыскала его в иных пределах, уселась на горло и ужалила.
Конечно, он знал, что, если пчела ужалила в горло, нужно выпить воды с солью, дабы предотвратить осложнения. Разумеется, прежде всего надо извлечь жало, желательно в первые же мгновения после того, как был выпущен яд. За сорок четыре года пчеловодства на южных склонах Сассекс-Даунса – он жил между Сифордом и Истбурном, ближайшей деревушкой была крохотная Кукмер-Хейвен, – пчелы жалили его 7816 раз (почти всегда в лицо или руку, реже – в мочку уха, шею или горло: причины и последствия каждого укуса были ответственно обдуманы и занесены в одну из многочисленных тетрадей, которые он держал у себя в кабинете в мансарде). Эти умеренно неприятные опыты со временем привели к созданию разнообразных снадобий, применявшихся в зависимости от того, какая часть тела пострадала и как глубоко вошло жало: холодная вода с солью, смесь соли с мягким мылом и половинка сырой луковицы для прикладывания к раздражению; при чрезвычайно болезненных ощущениях иногда помогали жидкая грязь или глина, накладываемые ежечасно до исчезновения опухоли; для снятия же сильной боли, а также чтобы предупредить воспаление, наиболее действенным решением было безотлагательное растирание кожи влажным табаком.
