Церковь на Руси переживала разные времена. Несколько веков вела она тяжкую борьбу с язычеством, и, бывало, гибли епископы, проповедовавшие веру Христову…
В древнюю, домонгольскую эпоху митрополит Киевский и всея Руси, желая благого устроения для своего «духовного стада», шел к великому князю. И тот, светский владыка бескрайней страны, жаловал владыку духовного.
Но вот распалась огромная Русь на множество обособленных княжеств и независимых земель. Власть великого князя киевского обратилась в ничтожество. Пришли монголо-татары, разорили Киев, установили иго ордынское. Митрополит перебрался во Владимир.
Держава долго собиралась, чтобы освободиться от Орды. И тогда, в XIV–XV столетиях, роль Церкви поднялась необыкновенно высоко. Не было мира и единства среди наших князей. Брат шел на брата, приводил на русские земли иноплеменников, иноверцев и вместе с ними жег города. Государство обратилось в одеяло, непрочно сшитое из множества разноцветных лоскутов. Одна лишь Церковь оставалась единой. В Твери, Рязани, Суздале, Ростове, Белоозере, Москве сидели разные князья. Только митрополит для всех этих княжеских «столиц» был один. Его слово по-прежнему звучало на всю Русь. Единство Церкви стало главной скрепой для единства русского народа. И выбор Москвы как митрополичьей резиденции закрепил за ней первенство среди городов русских.
В середине XV века наша Церковь перестала зависеть от Константинопольского патриарха. Митрополитов больше не назначали греки, их ставил собор наших епископов. Чуть позже на месте «лоскутного одеяла» раздробленной Руси появился прочный монолит Московского государства. У единой Руси вновь был единый государь.
Монаршая власть московская и Митрополичий дом долго, трудно, в спорах и примирениях строили отношения между собой. Менялись люди на московском престоле и на митрополичьей кафедре. Церковь понемногу уступала светским правителям политическую силу и власть над многими делами, исстари пребывавшими в ее ведении. Порой она страдала от самовластия московских государей. В иные времена жила с ними в «симфонии» – добром мире и соработничестве.
Но всегда и неизменно за нею признавалось право духовного пастырства по отношению к людям, восходившим на трон. Никакой закон не ограничивал власть московских самодержцев. Но они, так же, как и любой из их подданных, должны были предстать после смерти перед Высшим Судией и ответить за грехи, совершенные при жизни. Государь – такой же христианин, как и все подвластные ему христиане. Государь обязан соблюдать Заповеди Господни с той же строгостью, что и последний нищий на храмовой паперти. Вот об этом Церковь и должна была напоминать самовластным правителям. Даже если за такое напоминание приходилось расплачиваться властью, свободой, жизнью…
Митрополит Филипп заплатил эту цену. Грозного, неистового царя Ивана Васильевича он не побоялся пасти посохом железным и тем вошел в народную память.
11 февраля 1507 года в аристократическом семействе Колычевых появился на свет младенец мужеска полу. Его крестили, дав имя Федор – в честь древнего святого Феодора Стратилата, небесного покровителя служилых людей по отечеству, как называли в ту пору дворян. Память Феодора Стратилата отмечается всего несколькими днями ранее, вот родители и вспомнили подходящего святого для новорожденного мальчика.
Древнее семейство московских бояр Колычевых происходило от знатного человека Андрея Кобылы, служившего московским князьям еще в середине XIV столетия. Семейство постепенно разрасталось, из поколения в поколение его представители занимали важные административные и военные посты. Некоторые из них служили «на великого государя» московского, прочие же оказались на службе при дворах удельных князей Московского правящего дома. В XVI столетии семейство «служилых людей по отечеству» Колычевых имело множество ответвлений. Одно из них именовалось «Лобановыми-Колычевыми». Именно к нему восходит родословие будущего митрополита Филиппа.
