Подходила к концу четвертая, последняя за сегодняшний день тренировка. Мы с пацанами двенадцати-тринадцати лет закончили разучивание «броска прогибом с захватом голени», я построил их в одну шеренгу на ковре, скомандовал «Равняйсь», «Смирно» и попрощался:
– До свидания, борцы!
– До свидания, тренер! – довольно дружно ответили мальчишки.
Я скомандовал:
– Напра-во! В колонну по одному шагом марш из спортзала!
Можно было, конечно, просто распустить пацанов, но такие действия чреваты непредсказуемыми последствиями. Мои борцы-вольники, ломанувшись в проход, запросто могут снести не только двери из спортзала, но и двери напротив через коридор в раздевалку, а то и получить травму. Дождавшись, когда последний в колонне пацан Мишка Сазонов покинет спортзал, я выключил в помещении свет и вышел следом. Постоял несколько минут у открытой двери в раздевалку, наблюдая за тем, чтобы пацаны не баловались и после того, когда они вышли из коридора спортзала и отправились в фойе, где их поджидали родители, двинулся в душевую. Можно, конечно, потерпеть до дому и там принять душ, но после нескольких часов ползания по, скажем мягко, не очень-то чистому ковру и возни на нем, хочется поскорее смыть с себя грязь и пот.
Приняв душ, а заодно, помыв голову, я, обмотав вокруг бедер полотенце, принялся в тренерской раздевалке сушить с помощью ручного фена и расчески волосы, поглядывая на себя в висевшее на стене зеркало. Нет я не какой-то там модник, который делает укладку, завивку или какие-то иные манипуляции с волосами, придавая им красивый вид и объем. Отнюдь. Просто сушил их, потому что на улице осень, довольно холодно, а с мокрыми волосами запросто можно подхватить простуду.
Повесив фен на крючок и положив расческу на полочку под зеркалом, я повесил лежавшую на стуле спортивную форму в шкафчик, надел висевшие в нем джинсы, рубашку, куртку и вышел из раздевалки. Перед тем как покинуть спортзал и прилегающие к нему подсобные помещения, заглянул в кабинет, который мы – я и еще два тренера – делим с завучем детско-юношеской спортивной школы Колесниковым. Завуч уже давно на пенсии, но вот до позднего вечера все корпит над документами, всевозможными директивами, отчетами и приказами. Вот и сейчас он большой и грузный сидел в своем кресле за Т-образным столом, наклонив бульдожье лицо над каким-то документом и то ли читал, то ли изучал его. Заходить в кабинет я не стал, сунул в дверь только голову и проговорил:
– Всего доброго, Иван Сергеевич!
Завуч, видимо, прикемарил (что поделаешь – старость, к месту и не к месту иной раз тянет в сон), поскольку всхрапнул и довольно хмуро посмотрел на меня исподлобья поверх больших, старомодных пластмассовых очков, висевших на кончике его мясистого носа.
– Пока, Игорек, – буркнул он и, перевернул страницу документа, который держал в руках.
Я не обижаюсь на его вольное «Игорек», поскольку разница в возрасте – мне тридцать пять, а ему далеко за семьдесят – позволяет обращаться ко мне фамильярно, да и мне эта же самая разница позволяет называть его иной раз в неформальной обстановке дядей Ваней.
Развернувшись, я покинул коридор и, поплутав, по лабиринтам спортшколы, вышел в ярко освещенное фойе. Здесь за ограждением поджидали замешкавшихся после тренировки во всевозможных секциях детей, бабушки и дедушки.
Махнув на прощание охраннику Лешке рукой, я миновал турникет и сквозь стеклянные двери вышел из спорткомплекса. На улице было пасмурно, холодно и сыро. По небу плыли тяжелые свинцовые тучи, оседала противная морось. Я взглянул на наручные механические часы «Tissot», которые мне подарили на тридцатипятилетие родители моих подопечных спортсменов, чем я очень гордился. Они показывали пять часов. Несмотря на то, что был еще не поздний вечер, на улице темно – в конце октября темнеет довольно рано. Я накинул на голову капюшон, засунул руки в карманы куртки и пошел по аллеям стадиона, на базе которого располагалась наша Детско-юношеская спортивная школа.
