История, описанная ниже, является вымышленной. Все совпадения с реальными людьми и событиями – случайны.
Может быть, потому что я никогда не курил, сигара подействовала на меня, как усыпляющий газ на вражескую армию. Мой друг М. пригласил меня в сигарный клуб, и я принял его приглашение с легким сердцем; мне, конечно же, никак не могло прийти в голову, что он расскажет мне историю настолько неправдоподобную, что она окажется чистой правдой. «Знаешь, – начал свой рассказ М., – я оказываю давление на транснациональную корпорацию». Все то время, что мы провели в клубе, М. оказывал давление разве что на кресло, в котором сидел: с каждым съеденным М. шариком мороженого ножки кресла трещали все громче и жалобнее.
Однако мой друг не шутил. И по мере того, как он говорил, я испытывал все больший и больший интерес к его истории. Мы докурили сигары, М. продолжал рассказывать. Делал он это увлеченно, видимо, получая удовольствие от самого процесса «говорения», испытывая особое удовлетворение, когда ему удавалось вставить в свою речь изящный лексический оборот. У М. была необычная манера говорить: он использовал либо весьма лаконичные предложения (парцелляции), либо, наоборот, длинные сложносочиненные, завершая которые М. порой и сам понимал, что слушатель уже не помнит, с чего они начинались.
Все это часто придавало речи М. оттенок театральности, что не мешало ему быть превосходным рассказчиком, умело завладевающим вниманием слушателя. В этот раз, правда, выступление М. (его монологи, длившиеся более пяти минут, воспринимались как некие публичные выступления) отличалось слишком большим пафосом даже по его собственным меркам.
Закончив, он как-то по-старчески откинулся на спинку кресла. Тут я понял, что он очень устал и, по всей вероятности, уже давно пребывает в состоянии этой усталости. На его лице появились морщины, во всем его облике ощущалась какая-то обреченность, однако юморной огонек, всегда разгоравшийся в глазах М., когда он рассказывал анекдот или делал комплимент красотке, ничуть не угас.
Глядя на него, я понимал, что он не лжет. Задав несколько уточняющих вопросов, я получил на каждый из них молниеносный исчерпывающий ответ. Мы перевели разговор на другие темы и больше не касались истории, так сильно повлиявшей на моего друга и начавшей влиять и на меня.
Ложась вечером спать, я вспомнил М. и весьма критически отнесся к его рассказу. «Наверное, – думал я, – в погоне за фактурой для своей истории он где-то преувеличил, а что-то видоизменил. Судя по его словам, основной фигурант той истории обладал отменной репутацией и находился в публичном поле». Мне не верилось, что рассказанное М. может быть правдой…
А вдруг все-таки это правда? Я лег спать, и остатки сигарного дыма, витавшего у меня в голове, заволокли мой мозг. Спал я без снов. Утром сел за письменный стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Через полтора часа на нем мелким почерком было написано 42 вопроса. Я набрал номер М.
«Я не могу ни о чем думать, – сказал я. – Мне нужно узнать все детали, постичь всю последовательность действий и, желательно, мотивы участников. Я подготовил вопросы, давай выберем время, и ты мне все разъяснишь».
М. ответил, что, так как он сейчас безработный, времени у него полным-полно. Валяй, спрашивай. После этого М. ответил на все мои 42 вопроса.
Делая заметки, я исписал несколько листов. Мое отношение к его истории резко изменилось. М., очевидно, попал в экстраординарную ситуацию и стал жертвой чудовищной несправедливости, однако его характер не позволял ему смириться с этим, а его решимость и его действия заставили меня проникнуться к нему уважением. Немногие на его месте оказывали бы такое сопротивление, казалось бы, неизбежному. Я испытал даже что-то похожее на чувство вины из-за того, что сам не оказался вместо него в том капкане.
