.
Бушевала гроза над горой… над горой
Мольфарицей. Синие ветвистые молнии, как вены, по которым течёт
гнев небесный, трещали, скручивались, извивались, пронзая небо.
Заставляли корчиться в постелях от страха тех, чья совесть нечиста.
Пугали и тех, кто сам не сотворил никакого зла, но жутко боялся
неведомых сил, чувствуя себя перед ними беззащитным, открытым, как
на ладони. Ночь ли, день ли, чёрный лес вокруг, только на вершине
одинокая изба, рядом с которой ни человек, ни зверь зазря не ходит.
В такую грозную ночь — подавно никто носа не высунет, в любом
убежище затаится, лишь бы переждать буйство природы.
Или даже не природы, а иной силы. Не
зря говорят, что молнии мечет с неба рука Бога, куда попало они не
падают, цель им определена свыше. В ветре ураганном несутся демоны,
забирать слабые души, а градовые тучи тащит по небу слепая шаркань
— длинная гадина, вроде дракона, которой ничего не стоит переползти
горы. Путь шаркани указывает ее пастух — демон витренник. И если не
пронзит ее копьем из молнии святой Юрий Драконоборец, только очень
сильные мольфары сумеют отогнать град от полей, защитить урожай.
Они могут померяться силами с грозой, градом и бешеным ветром,
несущим смерть и разрушения. Говорят, только светлой душе это по
силам…
В дверь одинокой избушки на вершине
горы отчаянно постучали. Тут же сверкнуло вокруг так, что даже
сквозь закрытые ставни и наглухо закрытую заслонкой печь просочился
синий отблеск. Лучи, как иголки, искали любую щель. Сразу грянуло,
будто ещё одна гора упала сверху на крышу старого дома. Его
заклятые стены не боятся огня. Ни пожар изнутри, ни молния снаружи
его не брали. Черные бревна казались обугленными от многих ударов
молний, но жидкий огонь только растекался по дому, теряя силы,
словно были его стены из железа, а не из дерева.
— Кто ходит в такую ночь открыто?
Живой ли, неживой, отзовись! — Хозяйка дома, известная мольфарица,
не дожидалась, пока завоет снаружи, станут окликать ее на разные
голоса, наводить морок… Нельзя отзываться духам. Но если силу
имеешь, спросить их можно. Хозяйка дома взяла лампу с освященным
маслом и подошла к двери.
— Откройте, тётенька мольфарица! Я
человек, — донесся тонкий голосок. — Пришла к вам в ученицы
проситься, да заплутала, засветло на гору не вышла, попала в грозу.
Ой, страх! Откройте, я тут пропаду! Так сверкает, как днём ясным
видно! Вы посмотрите в окошко, я тут, под крыльцом прячусь от
ливня!
Над дверью мольфарицы висели
обереги, порог был посыпан освященной солью, чтобы чужие не
входили. Мольфарица закрыла глаза. Сквозь запертую дверь она видела
худенькую девочку лет десяти-одиннадцати, с огромными испуганными
глазами и светлой косичкой. Бедно одетая просительница куталась в
мокрый платок, который закрывал ее почти до колен.
— Назови своё имя и откуда ты родом?
— хозяйка всё-таки опасалась без проверки открывать дверь в такую
злую ночь.
— Нет у меня больше своего имени!
Родового у нас вовсе не было. И мать, и бабка моя родились
незаконно, потому говорят, у меня дар ведовский проснулся! Слышу,
чего никто не слышит, вижу, чего другие не видят. Я оставила свой
род и прошлое за вашим порогом, прошу, возьмите меня, научите,
дайте новое имя, нет мне жизни среди людей! Если не смогу, как вы,
помогать людям силой природы, сгину одна в лесу! Так лучше уж
сразу, прямо здесь…
Мольфарица открыла дверь. На пороге,
подсвеченный бледно-розовыми и фиолетовыми вспышками, дрожал
детский силуэт.
— Входи, дитя. Согрейся и поешь. Об
учебе после поговорим…
Девочка скользнула в избу. Ярчайшая
молния полыхнула снаружи и последний громовой удар сотрясли гору,
прежде, чем дверь закрылась и наступила тьма и тишина.
