Обшлага кожаной куртки заместителя комиссара криминальной полиции Дэниеля Трокича заиндевели, его черные волосы припорошил снег, щеки щипало от мороза. В стремительном течении речной воды тонули мириады больших тяжелых снежинок. Освещенное прожекторами детское тело покачивалось, как в колыбели, на переплетении из ветвей, склонившихся до самой воды. Ветер сорвал укутавшее его снежное покрывало, и можно было разглядеть длинную куртку и маленькое, безжизненное, бескровное лицо, на котором проступали голубые прожилки. Тонкая мальчишеская шея была обмотана рыболовной леской. В морозном воздухе чувствовался слабый запах гари. Запах, исходивший от опаленных волос и одежды и от сильных ожогов на руках мальчика.
Трокич прошел через ограждение и направился навстречу комиссару криминальной полиции Эйерсуну, который уже успел разжиться стаканчиком горячего кофе в машине криминалистов. Дело происходило примерно в полукилометре от городка Морслет, вытянувшегося вдоль речки Гибер О. В пустынном месте, где во все стороны простирались поля, казавшиеся бы бескрайними, если бы они не перемежались вкраплениями облетевших деревьев, напоминающих торчащими голыми ветками огромные метлы. Трокич попытался проследить, куда дальше ведет русло, но было слишком темно. Какое-то время они с шефом молча наблюдали за работой криминалистов и судмедэкспертов, потом Трокич решил, что пора ввести Эйерсуна в курс дела.
– Мальчику лет восемь, видно, из здешних. Зовут Лукас, исчез по дороге из школы продленного дня вчера около половины четвертого пополудни. Поисковая группа разыскивала его со вчерашнего вечера, а час назад тело обнаружила служебная собака. Корнелиус и Тауруп отправились к родителям.
– Черт побери! – пробормотал Эйерсун, мотнув коротко стриженной головой, будто пытаясь отогнать открывшуюся у него перед глазами жуткую картину. – А что это у него там на шее?
Трокич слизнул с губы крохотную снежинку, тут же растаявшую у него на языке.
– Рыболовная леска. Бак считает, что его задушили.
– Похоже, убийца торопился, и ему пришлось срочно избавляться от трупа, – предположил Эйерсун. – Иначе отвез бы его куда-нибудь подальше и закопал.
– Возможно. В любом случае, по-моему, вполне рабочая версия.
Трокич застегнул молнию до самого подбородка, ежась от промозглого ветра. Он только-только вернулся домой после тихого мирного рабочего дня, открыл бутылку вина, полистал свежую газету, и тут раздался звонок… И теперь он рассматривал пейзаж, детали которого в свете прожекторов словно бы уменьшились. Взгляд его зацепился за что-то синее – вязаная варежка, торчащая из кармана куртки. Ниже покачивалась нога в белом резиновом сапоге.
– Когда это случилось? – спросил комиссар.
– Бак говорит, мальчик пролежал здесь со вчерашнего вечера. Об этом свидетельствуют степень окоченения, характер трупных пятен и повреждения кожи от долгого пребывания в воде, но точное время наступления смерти он установить не может. Труп в точности такой же холодный, как и всё вокруг, так что температура тела нам ни о чем не скажет.
Судебный медик Торбен Бак стоял чуть ли не по пояс в воде, согнувшись над телом жертвы. Без него не обходился ни один выезд на место происшествия. Его белая фигура почти сливалась с заснеженным пейзажем. Увидев Эйерсуна, Бак приветственно махнул обтянутой перчаткой рукой.
– Пока сложно определить, что и как произошло, – продолжил Трокич. – Метель сильно затрудняет работу. Все следы занесло. Несколько наших машин увязли по дороге, неизвестно, когда доберутся.
