Когда идёшь поздно вечером домой по
не самым освещенным и благоустроенным улицам, главное – не
думать.
Не думать, что вон за теми кустами
любят кучковаться бомжи.
Не думать, что за углом может
поджидать маньяк.
Не думать, что торопливые шаги
позади – это местная гопота, которая если не изнасилует, то точно
обворует.
Не думать. Просто не думать!
И ещё не думать о том, в кого ты
такая умная, Адочка, уродилась! Сумку профукала, телефон
прошляпила… Хорошо хоть ключи в кармане! Иначе топала бы не домой
по гулким подворотням, а к начальнику Мишеньке на поклон
обратно!
Тьфу, кобелина! Что б его эта курва
белобрысая сифилисом наградила!
Как назло, дорога под ногами была
без единого камушка или пивной банки, так что даже пнуть нечего,
чтобы пар сбросить. Нет, каков скот, а? Думал, что раз я на
больничном, то и на день рождения общего знакомого не пойду? Раз
непосредственный начальник, то и на измены глаза закрывать буду? А
вот хрен ему без масла! Простуда – не перелом, масочку на носик и
даже обнять именинника успела. Даже поздравительного шампусика
глоточек отпить.
Пока голубки из ванной не
вывалились. Одна в блузке наизнанку и на голове воронье гнездо,
второй в рубашке, помадой изгваздюканной, и с ремнем не
застёгнутым.
Тьфу, аж вспоминать тошно!
Как им обоим глаза их бесстыжие не
выцарапала – сама не знаю. Но то ли шампанское в голову ударило, то
ли насморк – только подбородок повыше вздёрнула, сказала что-то
едкое, уже и сама не вспомню что, остатки шампанского на обоих
выплеснула, да так из квартиры и выскочила. Гордая и никем не
осмеянная.
Ага. Без сумки и телефона. С
перспективой скорейшего увольнения и голодного пайка на ближайший
год, пока институт не закончу.
Хорошо хоть на улице лето, а не
зима! Иначе б точно решила, что с мозгами окончательно попрощалась,
а не только кратковременно. Это ж надо было так умудриться! До дома
полноценные пять километров!
И не-ет… Не думаю, как обратно
тихонько прошмыгнуть и вещи забрать, чтоб как все умные люди такси
вызвать. Нет!
Я гордая! Я пёхом шкандыбаю!
Дура, в общем.
Метрах в двадцати справа, в особенно
мрачном местечке, не освещённом даже луной, истошно взвыл кошак,
заставив чертыхнуться и прибавить шагу, но то ли удача сегодня
отвернулась от меня окончательно, то ли вселенная запоздало
услышала мечты о подножном мусоре, я тут же запнулась обо что-то
невидимое и полетела носом вниз. Что лицо не расквасила – самое
настоящее чудо! Лишь в самый последний момент успела выставить
вперед руки, в установившейся замогильной тишине расслышав хруст то
ли каблука, то ли лодыжки, да так и осталась лежать на боку,
чувствуя, как из ладоней, порезанных о битые стёкла, в землю
стекает кровь, в груди прорывает колючий ком обиды, а по щекам сами
собой катятся слезы отчаяния.
Боже, за что?!
- Р-рмя-яу-ур-р! – вновь разрезал
ночь бешеный кошачий мяв и я, похолодев, чуть обернулась, чтобы
встретить опасность не задницей, а лицом.
Лучше б я этого не делала!
- Что за гадость, едрыжкина
кочерыжка? – прошептала в растерянности, глядя как на меня
наступает не кот, а самое настоящее чудовище.
Размером с крупного пса, тощее,
облезлое, жутко воняющее сероводородом, с кровавыми бликами в
глазах и мерзко капающей из раззявленной пасти слюной. Самыми
неправильными в этом коте были даже не размер и явное кровожадное
бешенство, а то, что вместо передних лап у него были почти
человеческие руки – с очень длинными пальцами и неимоверно длинными
когтями.
Как у Фредди Крюгера.
В общем, кажется, я добегалась…
И тут справа звонко щелкнул колпачок
зажигалки. Я бы узнала этот звук из тысячи, отец был заядлым
курильщиком, что его в конце концов и сгубило – поздно
диагностированный рак лёгких сжёг его буквально за несколько
недель. Его даже похоронили с зажигалкой.
