— Не дёргайся. Поранишь руки, потом
болеть долго будут. Здесь всё долго заживает.
Смутно узнаю женский голос,
доносящийся из темноты. Где-то я его слышала.
— Мы где? – пытаюсь приподняться, но
старые цепи прочно удерживают меня, не давая оторвать от кровати
даже плечи.
— Всё там же...
— Там же?
Неужели это подвал того дома в селе?
Тогда не всё потеряно. Можно начать кричать. Соседи услышат,
вызовут полицию. Нельзя даже сумасшедших держать в сырых погребах
частных домов.
— Эй! Кто-нибудь! – кричу очень
громко, откуда только силы взялись?
— Тише, - женщина закрывает мне рот
ладонью, чувствую ржавый металл, скользнувший по моей щеке.
Она тоже прикована, но не к
кровати.
— Почему меня сковали?
— Боятся, что ты причинишь себе
вред. Если будешь хорошо себя вести, скоро дадут больше
свободы.
Она права. Нужно притупить
бдительность моих похитителей. Тётушка и её муж (не могу считать
этого монстра своим отцом) не могут держать меня все девять месяцев
прикованной к постели. Беременным нужно двигаться, гулять, хорошо
питаться. Мне надо сейчас успокоиться. Сделать вид, что я смирилась
со своей участью, выбрать момент и...
— Здесь всегда так темно?
— Да. Свет включают три раза в день
на полчаса, чтобы мы могли поесть. И ещё два раза, чтобы вывести на
прогулку и вернуть обратно.
Угадала! Вот с прогулки я однажды и
не вернусь. Деревушка находится очень далеко от города, но до
трассы пешком добраться более чем реально. Я ещё несколько раз
подёргалась, заставив цепи греметь. Теперь у меня нет цели
освободиться – только пораниться. Психов нельзя не только запирать
в подвале, но и бить.
— Я же говорила – лежи спокойно! –
женщина говорила тихо, но очень эмоционально. – Если твои раны
воспаляться, тебя переведут в санчасть, а я не могу быть одна. Мою
последнюю соседку выписали три месяца назад. Ты даже не
представляешь, что это такое сидеть в полной темноте одной.
— Какая нафиг санчасть, женщина? Это
подвал обычного деревенского дома. Кстати, вас то за что сюда
упекли? Воровали тёткиных несушек?
— Даш, очнись. Мы в той же больнице,
только в отделении для буйных.
— Больнице?
Больница... Та самая психушка, в
которой я родила ребёнка в первый раз. Ну, да, конечно же, они
вернули меня на попечение врачей. Тех самых, что когда то внушили
мне, что я придумала беременность и роды, убийство в сауне и
призраков со свечами.
— Нет, нет, нет... – опять говорю
слишком громко, и женщина снова мягко затыкает мне рот.
— Нельзя шуметь, нельзя Даш. Они
заберут тебя у меня, если поймут, что я нервирую тебя.
— Кто они? И кто вы? Откуда знаете
моё имя?
— Ты не узнала меня. Ну, конечно же.
Столько времени прошло. Это я, старуха, сидела здесь и вспоминала
свои утренние пробежки, разговоры с тобой. А у тебя, небось, было
чем заполнить месяцы на свободе. Расскажи мне, пожалуйста, всё. Как
к Новому году украсили Москву? Почём сейчас яйца и сахар? Что в
мире происходит? Раньше у меня в палате был телевизор, а здесь нет
ничего. Даже книг, - женщина разрыдалась.
Я вспомнила её. Ангелина Степановна.
Бегунья, впервые зародившая сомнения в глубине моего сознания.
Именно она рассказала мне, что частная психушка имеет несколько
нестандартную специфику. Не столько лечит реальных больных, сколько
помогает родне избавиться от неугодных родственников. Жаль, я не до
конца поверила тогда ей...
— Спасибо.
— За что?
— За то, что пытались рассказать мне
о том, что меня обманывают. Вы были правы «от» и «до». В этой
больнице не лечат никого. Всё, что мне пытался внушить врач,
оказалось обманом. Вас из-за меня перевели в эту ужасную
палату?
— Нет, девочка. Ты здесь не причём.
Даже не думай винить себя.
Ага, как же. Не верю я больше в
совпадения. Тётка с рождения следит за каждым моим шагом. Теперь я
в этом не сомневаюсь. Для неё важно было сохранить мою невинность
вплоть до переезда в Москву.
