Я сидел на балконе в огромном кресле и смотрел куда-то вдаль.
Вид открывался потрясающий. Все эти чистые улочки, небоскребы, как
будто стремящиеся вверх, что бы достичь одного уровня с Эйфелевой
Башней, виднеющейся вдалеке. Городская суета Парижа. Все это
захватывает дух у людей, да обычно и у меня тоже, но не сейчас. Я
держал в руке свой смартфон и оттягивал неизбежное. Но, набравшись
сил и тяжело вздохнув, я снова начал набирать этот номер. Я просто
должен это сделать, я обязан.
Узнав о том, что Кэрол погибла, я понял, что нужно действовать и
помочь этой девушке, которая осталась совершенно одна. Да, я
совершенно не знал ее, но это был мой долг. Кто-то скажет, что
двадцать лет – это уже взрослый самостоятельный человек, но я так
не считаю, это еще совсем ребенок, требующий поддержки, как
моральной, так и финансовой, это тот возраст, когда нужно помогать
больше всего, так как это первые шаги к взрослой жизни. Я не мог
оставить ее одну, я должен все устроить. Я ведь тоже задействован в
этой ситуации, как ни крути. И это еще мягко сказано.
Когда же я нажал на кнопку вызова, меня настигло бесконечное,
как мне казалось, ожидание. Ожидание, когда возьмут трубку, и я
услышу молодой голос девушки, которая должна будет стать частью
моей жизни.
Перед моими глазами была полнейшая темнота, точнее крыло
самолета в темноте, на которое я устала смотреть. Взглянув на часы,
я улыбнулась сама себе.
Наконец. Этот мучительный перелет подходит к концу.
Мы летели не больше двух с половиной часов, но, казалось, будто
бы прошло часов восемь. Это был не первый мой перелет, и я
совершенно не боялась его, чего не скажешь о моем соседе. Полный
мужчина в возрасте, который сидел рядом со мной, постоянно протирал
себя влажными салфетками и тяжело вздыхал, попивая из своей фляги
что-то, что, как я подозреваю, совсем не было лимонадом или соком.
Когда мы попали в зону турбулентности, мужчина вонзился своими
пухлыми руками в подлокотники, закрыл глаза и, кажется, молился.
Хоть это и смотрелось слегка комично, я жалела беднягу с
аэрофобией, старалась как-то успокоить его, ободрить и даже разок
развеселила его, после чего он стал заметно спокойнее.
Еще оставалось минут пятнадцать, и я буду на месте. Как раз
наступит рассвет.
Я вздохнула и, закрыв глаза, погрузилась в воспоминания. Не
люблю я это дело – воспоминания. У меня они были не такие уж и
радужные. Мне было грешно жаловаться на свою жизнь, хоть мы с
мамой не шиковали, но нам всего хватало. В материальном плане. Но
вот в моральном нам обеим не хватало много чего. Мне, например,
любви, заботы и поддержки матери с самого детства, а вот ей, в свою
очередь, не хватало внимания мужчин. И она это мастерски старалась
исправлять. На короткие мгновения у нее получалось. Именно в такие
моменты я тратила свои карманные деньги на презервативы и
запихивала их ей во все сумочки, кошельки и в другие вещи, которые
могут включать в себя кармашки, как бы по-дурацки это не звучало. Я
очень боялась, что моя мать забеременеет, а зная ее безрассудность
и склонность повеселиться в компаниях не только с кавалерами, но и
со спиртными напитками, мои опасения были весьма обоснованными. Для
меня было бы самой страшной мукой – воспитывать своего брата или
сестру. А воспитывать пришлось бы именно мне, я в этом уверена. Не
то что бы я ненавидела детей, нет, я просто всегда старалась
держаться от них на расстоянии и любоваться на них только издалека.
Наверное, это боязнь ответственности. Но порой мне казалось, что я
уже давно повязана с ребенком, роль которого исполняла моя
мать.
