Мы прилично сидим, вечеряем за круглым столом, под разлапистой елью. Угощение выставлено обильное: золотистый куриный бульон, жареный картофель, посыпанный темно-коричневыми бусинками свиных шкварок, желтобрюхие бочковые огурцы, толстомясая, отливающая серебром с чернью, селедка, радующий своим многоцветием салат «оливье» и вдобавок ко всему этому великолепию розоватый, в мясных прожилках шпик, крепко подмороженный, а затем наструганный тонкими просвечивающими пластинками.
Мой сосед по даче, Валерий Силаевич, физик-ядерщик и по совместительству философ, настроил себя на возвышенный лад. По всему видно было, что собирается он нынче сполна насладиться уникальными результатами нашего с ним похода в близлежащий поселок Ратово, где благодаря счастливому стечению обстоятельств места и действия приобрели мы вчера три бутылки водки.
Наравне с продуктами питания водка считалась тогда дефицитом. Продавалась она не иначе как одна бутылка в руки, причем ни количество рук, ни объем посуды не оговаривались. Оттого счет велся исключительно на головы. Одна достаточно умудренная жизненным опытом голова за свою кровную наличность могла приобрести одну бутылку популярного алкогольного напитка, и не более того. Нам, однако же, повезло – по случаю, в котором Валерий Силаевич усматривал промысел Божий, приобрели мы аж целых три бутылки, причем нестандартного розлива – по 0,75 литра.
Дело обстояло таким образом. Под вечер, когда жара спала, посетила нас с Валерием Силаевичем одновременно счастливая идея: ознакомиться с ситуацией по части спиртного в поселке Ратово. По слухам, распространяемым знатоками, в винном магазине неподалеку от озера происходили всяческие чудеса. Авось, и нам повезет, сопричастимся.
– Делая что-либо бесполезное, следует ограничиться самым необходимым, – сказал Валерий Силаевич, – потому ничего лишнего с собой не берем: ни жен, ни пустой посуды.
И пошли мы, солнцем палимы, прихватив с собой имевшуюся у нас денежную наличность, кожаную сумку и Пусю. Последний был здоровенным котом, который отличался степенностью, рассудительностью, а за общим столом восседал обычно на собственном стуле. Вдобавок ко всему Пуся был приучен ходить на поводке.
Шли мы сосновым лесом по широкой, теплой, хорошо утоптанной хвойной тропе, цепко схваченной с обеих сторон зарослями малины.
Худая золотистая белка неожиданно выпрыгнула из леса, уселась в солнечном пятне на дороге и уставилась на нас выпученными черными глазенками. Пуся рванулся было к ней, но затем остановился и тоже сел, выказывая тем самым, что такое выдержка и самообладание, когда самого тебя ведут на поводке.
Рассмотрев нас как следует, белка прищелкнула и рванулась в кусты, Пуся, не совладав с собой, за ней, а мы – за Пусей.
Раздвинув густые ветки, увидел я покинутое птичье гнездо. На дне его коричневела обросшая паутиной корка из сопревшей хвои, а в ней, поблескивая гранями, одиноко стоял пустой стакан. Пуся с интересом обнюхал гнездо, затем стакан и, исполнившись отвращения, брезгливо зашевелил усами.
– Что, брат, не нравится? – спросил Валерий Силаевич, – понятное дело, пустой сосуд. Однако же каждый сосуд придает форму тому, что его наполняет, как тело для души. Чует мое сердце, что этот сосуд – знак надежды.
А знаешь ли ты, что на языке Каббалы человек есть сосуд, «кли», стремящийся, причем порой неосознанно, к заполнению Божественным светом? При абсолютном заполнении «кли», что, понятное дело, невозможно, возникает состояние сопричастности с Творцом, т. е. максимального наслаждения. При «недоливе» же человека мучают чувства горечи, раскаяния и стыда. Чтобы сократить бесконечное удаление от Творца, «кли» накладывает запрет на удовлетворение своих желаний.
