Предисловие от составителя и переводчика
Перед вами – голос, который не умолк. Голос, облечённый в строки прозы и отточенный в вихре поэзии. Знакомство с творчеством Накахара Тюя – это всегда встреча-откровение. Встреча не с памятником японской литературы «эпохи модерна», а с живым, трепетным и предельно искренным человеком, чьи сомнения, боль, радость и любовь к миру спустя почти столетие продолжают биться в такт с сердцем читателя.
Накахара Тюя (1907—1937) часто называют «поэтом-легендой», «демоническим гением», «японским Рембо», чья короткая, как вспышка, жизнь (он трагически погиб в 30 лет) стала символом бунтарского духа и трагической судьбы творца. И в этом есть правда: его стихи, наполненные музыкальностью и экзистенциальной тоской, – это его главный памятник. Однако данный сборник призван открыть другого Тюю – прозаика, эссеиста и драматурга, чьи тексты являются ключом к пониманию всей его вселенной.
Эссе и проза Накахара Тюя – это не дополнение к его поэзии, а её продолжение и фундамент. Здесь, вне жёстких рамок стихотворной формы, его мысль течёт свободнее, но остаётся столь же пронзительной. Это дневник интеллектуала и скитальца, в котором философские размышления о природе искусства, одиночестве и месте человека в современном мире соседствуют с удивительно личными, камерными зарисовками. Он пишет о семье, кризисе японской поэзии, о любви, которая является для него и спасительной гаванью, и источником невыносимых мук.
Его проза обладает уникальным качеством: она звучит. Читая эти тексты, будто слышишь его хрипловатый голос в задымлённом кафе, чувствуешь нервный, энергичный ритм его речи, переходящий от отчаяния к восторгу. Он не описывает жизнь – он проживает её на страницах, приглашая нас стать свидетелями этой искренности.
В этом сборнике вы найдёте и горькие размышления о творческом кризисе, и ироничные наблюдения за бытом своей семьи. Это многогранный портрет художника, который, как и его великие современники на Западе, жаждал вырваться за границы условностей – как в искусстве, так и в жизни.
Читая Тюю-прозаика, мы понимаем, что его ранний уход – не просто романтический миф, но следствие той исступлённой интенсивности, с которой он существовал. Он сжёг себя, чтобы оставить после себя не пепел, а чистый свет.
Пусть же этот сборник станет для вас не просто книгой, а диалогом с одной из самых ярких и ранимых душ японской литературы XX века. Диалогом, в котором по-прежнему есть место вопросам, на которые нет ответов, и красоте, которая спасает, даже когда кажется, что спасаться уже не от чего.
Хотя и говорится «воззрение на поэзию», писать я собираюсь, в сущности, о своём взгляде на литературу и, одновременно, об основных чертах своего мировоззрения; и поскольку пишу я не о том, что пришло мне на ум вчера или сегодня, мне бы очень хотелось, чтобы это прочло как можно больше людей.
Почему я дошёл до того, чтобы разглагольствовать об этом? Отчасти потому, что у меня и так уже много лет была заветная надежда непременно написать это хоть раз перед смертью. Но, кроме того, в наши дни, когда так процветают разного рода дискуссии, сложилось так, что лирического поэта вообще принято считать человеком, который, хоть и ничего не смыслит, но почему-то умеет слагать лирику, и таких, кто придерживается подобного взгляда, становится всё больше; вот ответить на это в какой-то мере и есть непосредственный повод.
Пожалуй, следовало бы пояснить это воззрение на поэзию тогда, когда оно в основном обрело завершённость, то есть лет тринадцать назад. Но в ту пору я был полон юношеского задора и совсем не располагал к тому, чтобы облекать свои мысли в форму трактата. После этого моя склонность к теоретизированию постепенно ослабевала, а тенденция полагаться лишь на интуицию – всё возрастала. Тогда же, тринадцать лет назад, я не пропускал ни дня, чтобы не заполнить хотя бы три страницы тетради, и размышлял о самом разном, но сейчас мне не по себе от мысли, что я едва ли припомню и сотую долю того. (Все те тетради я потом уничтожил.) Хотя целостной системы я и не создал, но полагал, что придерживался последовательного мировоззрения, и теперь, когда берусь писать, мне тоже хочется подойти к делу со всей серьёзностью, но, будучи неискушённым в методах написания трактатов, я, напротив, считаю, что будет надёжнее, если я стану излагать данные и частности по мере их прихода на ум, а уж потом соберу всё воедино – так, я полагаю, удастся избежать риска устать и забросить всё на полпути.
