Денёк в Санкт-Петербурге случился ненастный. Ветер, гнавший по небу низкие серые тучи, гулял как хотел над Невской першпективой, неся мелкую водяную пыль, которая то и дело сменялась хлёстким дождевым зарядом. Он разогнал праздную публику, и немногие спешившие по своим делам пешеходы кутались в плащи, пригибая пониже края шляп, чтобы как-то защитить лицо от секущих холодных капель. Не на шутку разгулявшийся ветер развёл по реке крупную волну, и шедшие куда-то шнявы, кренясь под зарифленными парусами, словно чувствуя опасность, спешили добраться к пристани. Дуло с моря, и многоопытные горожане побаивались, как бы своенравная Нева не выплеснулась на улицы очередным наводнением.
Зато в кружале неподалеку от Адмиралтейства было шумно, и там вообще дым стоял коромыслом. Ненастье нагнало в кабак всякого люда. Каждый, кто из промозглой уличной сырости попадал в тёплое низковатое помещение, спешил хлебнуть горячительного, а затем, отыскав себе местечко в переполненном зале, усаживался на лавку и, разомлев, тут же ввязывался в общую болтовню. Многие, отогревшись, доставали курительные трубочки, потому над головами посетителей стлалась прерывистая пелена табачного дыма. Света, попадавшего в кружало через мелкий переплёт двух голландских окон, было маловато, отчего торчавший за стойкой целовальник зажёг с десяток свечей и не сходя с места довольно поглядывал на битком набитый кабак.
За одним из столов ближе к окнам бок о бок сидели два офицера и, не выпуская из рук оловянных кружек, вели разговор. Это были гвардейцы. Один, семёновец, чувствовал себя здесь как дома, в то время как второй, измайловец, не забывая отхлёбывать из кружки, с интересом поглядывал по сторонам. Учреждённый по примеру императора Петра Алексеевича, велением царицы Анны Иоанновны новосозданный Измайловский полк, считавшийся, как Семёновский и Преображенский, тоже гвардейским, до недавнего времени размещался в Москве, рядом с селом Измайловом, где росла дочь царя Ивана, однако теперь был переведён в Санкт-Петербург, временно разместившись постоем на Адмиралтейском и Васильевском островах.
Офицеры успели опорожнить почти весь стоявший перед ними штоф, прежде чем их разговор с обычного трёпа перешёл на злободневную тему.
– Я полагаю, – начав так, семёновец сразу посерьёзнел, – государыня желает иметь свой полк гвардейцев.
– Мне то неведомо, – покачал головой измайловец. – Мы своим полком в Москве пребывали, а то всё дела петербургские.
– Оно так, – кивнул семёновец. – Небось, про наши дела наслышан?
– Не без того. – Измайловец тотчас навострил уши.
– Вот и вникай. – Семёновец сделал добрый глоток и, отставив кружку в сторону, заговорил обстоятельно: – Тут такое дело вышло. Верховники наши некие кондиции писать удумали. Чтоб, значит, вся власть им, отчего государыня без их соизволения ничего сама и решить бы не могла.
– Это что, – удивился измайловец, – выходит, все дела скопом решать?
– Да, почитай, вроде что так, – немного подумав, подтвердил семёновец.
– Не, с того дела не будет, – решительно заключил измайловец и чуть погодя добавил: – У нас в Малороссии ежели что скопом решают, то один крик да свара выходит, а толку ни на грош.
– Верно говоришь, у нас то же самое, – согласился семёновец и пояснил: – Как известно стало, что то дело верховников, каждый свою выгоду искать начал, вот через то и общий разброд получился.
Внимательно слушавший товарища измайловец довольно долго молчал, после чего, опорожнив свою кружку, с некоторым сомнением спросил:
– А как же тогда государыня Анна Иоанновна самодержицей стала?
– А то уже наша заслуга. – Семёновец, в упор глядя на товарища, важно откинулся и вскинул голову, словно пытаясь что-то рассмотреть сквозь плававший под потолком дым, с нескрываемой гордостью сообщил: – Мы, гвардия, не пожелали над собой осьмиличных затейщиков иметь, которые, ради правления, вместо одного лица сразу восьмерых тиранов учредить полагали.
