Саша стиснула зубы и завела двигатель. Мотор взревел, прохожие шарахнулись. Гаишники, сторожившие въезд на Большую Дмитровку, кинулись к машине.
Она закусила нижнюю губу и разогналась до восьмидесяти.
– Люди! Забор! – простонал любимый.
Александра на полном ходу снесла ограждение. Вылетела, в заносе, на узкую улицу. Сзади взревел сиреной милицейский автомобиль. Спереди, от прокуратуры, кинулись автоматчики. Народ соображал туго, люди по-прежнему шли прямо по проезжей части.
– Господи, помоги мне – сейчас. И я больше никогда!.. Обещаю! Клянусь! – отчаянно прошептала Саша.
И понеслась на максимальной скорости к Тверскому бульвару.
Пешеходы отпрыгивали, матерились вслед.
– Бесполезно, – прохрипел мужчина. – «Перехват» объявят. Из города не выедем.
Но девушка лишь пожала плечами. За секунды долетела по бульвару до Петровки. Трое гаишников выскочили на проезжую часть, замахали палками.
– А танк подогнать? – хихикнула Саша.
И обошла стражей по тротуару, едва не пришибла даму с собачкой (те успели вжаться в стену), погнула колесный диск.
Что я делаю? Как я могу?!
Впрочем, Саша, ты сама хотела умереть.
Вот и получай.
Тюльпан на Сашином плече появился случайно.
Шла из института, настроение паршивое, погода дрянь, а на пути – тату-салон с красивым названием «Клеопатра-плюс». И вся витрина в потрясающих фотках: брутальные мужики, загадочные дамы.
Саша из любопытства заглянула. Салон оказался пуст, ей все обрадовались, администратор кинулась варить кофе, обаяшка-мастер принес каталог. Обещали анестезию, комфорт, а еще уверяли, что после татуировки – вся жизнь меняется.
– Любой вам подтвердит: сознание обнуляется. Начинаешь строить судьбу заново. Как сам хочешь, – демонически мерцая глазами, уговаривал татуировщик.
Деньги были, и Саша решилась.
Колоть оказалось почти не больно. Побрызгали спреем, сделали укольчик. Мощный вентилятор охлаждал, грохот музыки вгонял в транс. И картинка выглядела почти красиво, тюльпан с элементами крови.
От унылого настроения не осталось и следа.
Но через час действие анестезии закончилось, рана распухла и самочувствие стало просто адским. Будто не крошечный цветок, а целый сад ей на предплечье выкололи.
Адский сад.
Сад-изм.
Саша вернулась домой. Тихо проскользнула в свою комнату. Заперла дверь, вцепилась зубами в подушку. За стеной, на кухне, мама грохотала посудой. Что-то втолковывала отцу, пытаясь перекричать его телевизор. Взрослую дочку родители не тревожили. А так хотелось, чтобы вошли. Приласкали, поговорили. Пожалели! По-настоящему.
Увы, Саша давно усвоила: жаловаться предкам – себе дороже. Сочувствия получишь на копейку, зато моралей выслушаешь – на пару миллионов, не меньше. Двойка? Сама виновата, не выучила. Горло болит? Нечего мороженое зимой есть.
Лучше все проблемы самой решать. От простуды – втихую проглотить таблеточку, царапину на машине – ликвидировать у гаражных умельцев.
И сейчас тем более смешно ждать сочувствия. Татуировка – увечье, нанесенное по доброй воле.
Ничего. Перетерпим. Скроем. А родителям покажем ближе к лету.
В салоне сказали: больное место не травмировать, одежду по возможности не носить. Спала Саша голышом. Утром, к завтраку, пришлось надеть кофту. За ночь место татуировки распухло еще больше, когда ткань задевала рану, появлялось желание взвыть.
Но родители не замечали ее кислого вида. Утро, отец с отрешенным видом уткнулся в газету, мама мечется между сковородкой с оладьями и холодильником.
– Саша, передай мне хлеб, – попросила мать.
