Аннотация: Мою беременную подругу бросил парень. Она
решилась оформить фиктивный брак за деньги. Я её понимаю...
Не понимаю, почему печать оказалась в моем паспорте, и
незнакомый мужик поселился в моей квартире?!
Пролог
Всё неправильно. Это ноги должны
быть в тепле, а голова в холоде. А я чувствую, что голову печёт, а
ноги ледяные.
Немного мутит, кружит. Глаза не
открываются с первого раза. С трудом разлепляю правый. Вижу чёрный
мех. Лезет в глаз и нос. Сквозь него просматривается потемневшая
фанера прямо передо мной. На ней красная надпись: «Сортавальский
МЛК 1991 год, цена 35 рублей».
Всё становится ясно.
Я в безопасности, потому что такая
мебель водится только на квартире мадам Курочкиной Аллы. Значит, я
у неё проснулась. Рука с трудом поднимается. Ощупываю голову. Спала
в шапке-ушанке, поэтому голова вспотела и плохо слышу. Стянув
шапку, охаю.
Сразу слышу храп совсем рядом.
Я под стулом, стул под столом, под
столом ещё спит пан Паргачевский. Лежит на спине, как в гробу,
руки на груди сложены. Он молодец, знает себя, поэтому дорогой
костюм тысяч за двести не мнётся. И воротничок белой
рубахи светится в полутьме у пола — чистый,
накрахмаленный.
Артём Паргачевский выглядит странно. Губы алой помадой
накрашены, веки сливов-синими тенями обведены. Не замечала за ним
таких странностей. Но вчера мы, мягко сказать, перебрали...
Пытаюсь вспомнить, с чего всё
началось. Пан защитил диплом. Он у нас экономист. В этот же день
Тимофей Кулаков получал диплом — тот юрист. И Курочкина отмечала
годовщину брака. И я по случайности узнала, что мой парень мне
изменяет. Всё так славно сложилось, что начали в десять утра...
Дальше ничего не помню.
Вылезаю из-под стула. Старюсь тихо,
чтобы не задеть Артёма. Думаю, его всё-таки надо разбудить, но
взгляд впивается в его безмятежное опухшее лицо. И до меня доходит,
что это не косметика его так разукрасила. А чей-то кулак. Пан у нас
избит и пока не знает об этом. Он очень богатого папы сынок,
поэтому не хочу ему портить утро. Пусть сам осознает, что
натворил.
С кряхтением встаю на четвереньки.
Опускаю голову, чтобы посмотреть, всё ли в порядке. Джинсы, лёгкий
свитер когда-то нежно-сиреневого цвета. Я — молодец, не пустилась
во все тяжкие. Только в часть из них. Делаю два шага. Передние
конечности передвигаются резвее задних.
С хрустом в шее поворачиваю голову
вправо. Там шестнадцать голых ног. Диван разложен, но гости легли
не вдоль, а поперёк. Влезло восемь человек, и легли так мило:
мальчик-девочка, мальчик-девочка. Грязные волосатые ноги — чёрные
пятки и педикюр. И все под одной простыней.
Тяжко вздыхаю, поворачиваю голову
влево. В чёрном мотоциклетном шлеме, кожаных штанах, косухе и
сапогах-казаках спит байкер Миша. Стекло шлема запотело, «ездуна»
не видать. Кругом валяются окурки, банки, пустые бутылки, упаковки
из-под чипсов.
Я медленно доползаю до двери. Она
открыта. Но за ней виднеются тонкие длинные ноги в порванных
чулках, которые сплелись с волосатыми ручищами. Из чистого
любопытства заглядываю за дверь. Госпожа Курочкина спит в
неестественной развратной позе, скрутившись со своим брутальным
лохматым мужем в единое целое. И непонятно, откуда у Аллы
Курочкиной растут ноги. Если из ушей, то из чьих?
По косяку поднимаюсь, как вырастаю, — медленно, покачиваясь.
Встаю, заглядываю в темень коридора. Там вдоль стен, как бомжи на
вокзале, спят какие-то люди.
Мяукая, обтирается об них серый
котик Мурзик. Заметив живого человека, кидается ко мне, как к
родной. Ведёт меня, управляет мной.
На кухню.
Я даже ему доброго слова сказать не
могу, потому что в голове летает перекати-поле, издаёт звуки пустых
бутылок, катающихся полу. Во рту выжженная пустыня. На глазах
пелена. В маленькую комнату не рискую заглядывать. Иду по мрачному
коридору. Иду долго. Останавливаюсь на подходе к прихожей,
задумчиво смотрю на дверь в санузел.