Этот город был как две капли воды
похож на тысячи других: слишком много людей, домов и так мало
парковочных мест, зелени. Каждое утро он просыпался, отряхивался от
кислотной росы и жадно вдыхал еще прозрачный холодный воздух, пока
тот не исчез, не растворился в жаре асфальта с первыми лучами
солнца.
Все должно было начаться как обычно:
брошенный подальше будильник, растворимый кофе с сахаром,
бутерброды, приглушенный звук радио вместо фона, шум воды из-под
крана, жужжание фена и шорох полотенец. Но это утро так не
началось. Нигде не пахло кофе, никто не укладывал волосы, чтобы
выйти из дома и испортить прическу в метро. Все жители застыли у
окон, впервые, казалось, так пристально вглядываясь за пределы их
мирков. Они чувствовали нечто новое, напрягали глаза и слух,
воображение и разум. Но тишина перед бурей только сгущалась. Не
пели даже птицы. Не ревели проснувшиеся машины — они либо бесшумно
ползли, стараясь не привлекать к себе внимания, либо стояли, глядя
подслеповатыми фарами перед собой. Тоже ждали, как и люди.
Придерживая одной рукой живот,
немолодая женщина с растерянным лицом и мешками под глазами вышла
на улицу, покинув ставшую вдруг тесной квартиру. Ей нужно было
отдышаться и прийти в себя. Накануне вечером женщина узнала, что
беременна. В ее-то возрасте...
Сзади раздался грохот, и женщину
отнесло в сторону. Она с визгом покатилась по асфальту, прикрывая
живот, в котором теплилась зарождающаяся жизнь. Женщина,
зажмурившись, почти прикоснулась губами к земле и замерла в
ожидании удара. Мощного, смертоносного, близкого, ведь грохот, так
похожий на звук взрыва из фильмов, слышался отчетливо.
Но удара не было. Лишь порыв
ненормально теплого ветра со странным запахом, не сравнимым ни с
чем знакомым, заставил внутренности сжаться, а сознание помутиться.
Дом за спиной покачнулся, и часть стены обрушилась. А потом до ушей
донесся только тихий шелест листьев, пронесшийся по перекрестку. И
все. Прошло несколько секунд, минут, а может быть, даже часов, но
женщина так и лежала на асфальте, свернувшись клубком, и глотала
воздух, стараясь не обращать внимания на запах собственной крови.
Вокруг бегали выжившие люди, пожарные, выли машины и дети с
матерями.
И никто не замечал: что-то
изменилось. Это нельзя почувствовать руками, увидеть или услышать.
Это что-то пришло с ветром, осело пылью на коже и навечно
поселилось в теле каждого, затаившись в самых укромных уголках.
Этот день стал первой страницей в
финальной главе истории человечества.
В пронзительно-белой лаборатории,
совсем не похожей на комнату, сидело двое детей. Прямо посередине,
на полу, игнорируя широкую кровать и кресло у входа. Ничто не
мешало им: ни искусственный голубоватый свет, режущий глаза, ни
навязчивое шипение. Они были заняты лишь друг другом.
Ребенок завороженно водил кончиками
пальцев по лицу другого ребенка, а тот хихикал от щекотки.
Водянистые, почти бесцветные слепые глаза застыли, зато руки
двигались чуть более нервно, чем обычно, — от переизбытка чувств. А
смеющиеся, с почти черной радужкой вокруг зрачка глаза нового друга
закрывались попеременно, когда их касалась влажная от волнения
ладошка. Оба малыша стеснялись заговорить, и тишину разбавлял
только их смех. Чистый, искренний и немного робкий. Две женщины,
наблюдавшие за ними снаружи через стеклянную автоматическую дверь,
молчали, пока одна из них не вздохнула, с умилением глядя
вперед.
— По-моему, они подружатся. Какие
милые дети!
— Дети? — вторая женщина с ужасом
начала причитать и махать руками: — Это не дети, Ивэй! Это чертовы
продукты мутации! Нам конец. Нам всем конец!
