Тихонечко проворачивая ключ в замке, я даже вспотела, ничтожно
искусывая губы в кровь. «Хоть бы он спал, хоть бы спал», —
повторяла про себя, словно заученную мантру.
И каким же облегчением оказался выключенный свет в коридоре!
Устроив себе маленькую передышку, на носочках прошла к шкафу с
верхней одеждой, только скинула осенний плащ, как позади меня
щелкнул выключатель.
Че-е-ерт!
— Ну, привет, — холод и сталь разлились по моим венам каким-то
жутким страхом. Видок у мужчины был, мягко скажем, не располагающим
к веселью. Злобный прищур с примесью сжатых губ оказывали
отрезвляющий эффект.
— Ну, привет! — с издевкой повторила я, поставив руки в боки. —
А ты чего не спишь в пять утра? О, да я ведь забыла… Пенсионеры с
петухами просыпаются! Забот выше крыши: челюсть вставную почистить,
три седых волосины расчесать…
Мужчина зашипел сквозь зубы и, прищурив свои серые глаза, по
слогам отчеканил:
— Мы в центре столицы, какие петухи? Совсем уже перепила? Может,
«не отходя от кассы», сразу в наркоконтроль позвонить?
— Ха! Мне нравится, что про челюсть и волосы ты не споришь.
Умничка, смотришь реальности в лицо. Но… В пенсионный фонд лучше
позвони, — рявкнула я, глядя на него с укором. Никого и никогда не
ненавидела так, как этого чертового самоуверенного сноба. —
Разберись, почему тебе до сих пор ничего не выплатили. Пфф! Тебя
даже пенсионный фонд игнорит. Вот потому и злой такой.
В общем-то, этому человеку, бесящему меня одним только своим
существованием, было не больше тридцати пяти, но с нашей первой
встречи он носил густую бороду и длинные волосы, затянутые сзади в
тугой жгут. Чем не дед? Он бесился, когда я его так называла, но
ничего с этим не делал. Сам виноват! Какой плацдарм для шуток,
ух!
— Марина, — только он умел цедить мое имя так, будто это его
персональное проклятие. Хотя все было совершенно наоборот. — Пять,
мать твою, утра! Какого хрена ты где-то шляешься с выключенным
телефоном, еще и в… — поморщившись, он брезгливо осмотрел мое
микроплатье-резинку красного цвета. — В этом! Не обижайся, но
выглядишь ты, как пробник шлюхи.
— Пробник?! — ужаснулась я. Вот же урод! — Какой еще
пробник?!
— Ага, именно пробник! — он издевательски кивнул, изогнув губы в
подобии улыбки. — Шлюхи хотя бы вкус имеют. А ты – так,
начинающая... У которой все еще впереди. Романтика: первые
задержания, первые передозы…
— Ах, ты! — рукой нащупав позади свой же сапог, я запулила им в
голову мужчины. Увы, прогнулся. Благо имелся еще и второй. К
несчастью, и тут этот придурок оказался более ловким. — Никакая я
не начинающая шлюха! Понятно? Тьфу ты! То есть, вообще не шлюха… И
не смей мою мамочку вспоминать! Она была святым человеком!
— Твоя мать? Естественно! — рявкнул он. — Жаль, ты не в нее
пошла.
Все, это был финиш. Конец моего ангельского терпения... Два года
я терпела его в своем доме, но вот именно в тот момент что-то
щелкнуло внутри. Пусть это по-детски, но его просто требовалось
выжить с чужой территории. Раз и навсегда.
— Точно обдолбанная, — закатил глаза этот придурок, когда я
снова кинула в него теперь уже тапок. Ни-че-го! Он там что,
упражняется в мое отсутствие? — Давай-ка в больничку по-быстрому,
а?
— А давай, — согласно закивала, — швы тебе наложим, раны
обработаем.
— Мне не нужны швы. И ран тоже нет, — процедил он по слогам.
Стоит признать, властный тон ему давался прекрасно, до мурашек по
коже.
— Пока скорая приедет, нужны будут, — торжественно пообещала я,
вооружившись каблуком. — А рана у тебя пожизненная – в голове.
Видимо, три бокала шампанского, выпитые на дне рождении Оли,
дали свои плоды и выпустили наружу всех демонов, обнажая чувства.
Моя мама на самом деле была прекрасным, самым лучшим на свете
человеком. Мой отец бросил ее еще до родов, и она сама, в отместку
ему, основала свой успешный бизнес в столице, обзавелась квартирой
с видом на главную площадь! Мама была моим примером, моей гордость!
Именно равняясь на нее, я училась, как вести себя, а потом
случилось страшное…
