Два года
назад
Кручусь перед зеркалом в свадебном
платье. Оно сшито идеально, ткань струится по моей фигуре так,
словно она была создана именно для этого момента. Дня моего
бракосочетания.
– Госпожа, вы готовы? – в покои
входит служанка. – Все собрались, ждут только вас.
– Еще минуту, Кристин, – снова
критически осматриваю себя в зеркале.
Внутри стойко живет убеждение
чего–то неправильного в происходящем. Что–то идет не так. Или
пойдет?
Не я, моя сестра должна сегодня
выходить замуж. И она это знает.
– Дочь, в чем дело? – в покоях
раздается властный голос моего папеньки. – Почему ты позволяешь
себя ждать?
Все. Дольше медлить нельзя. Отец не
будет терпеливо выслушивать про мои внутренние предчувствия. В
лучшем случае отмахнется, в худшем разразится гневной тирадой.
– Да, папа, иду, – отвечаю, смиренно
опустив глаза в пол.
Он берет меня за локоть и выводит из
комнаты. Совсем скоро нам предстоит пройти между рядов стульев,
занятых гостями. Каждый приглашенный будет внимательно меня
разглядывать, ища изъяны, которых нет. Такова судьба всех
резонансных свадеб, ничего не поделаешь.
Может быть, мои волнения связаны с
этим?
Но почему мысли в голове упорно
возвращаются к сестре?
Отец подводит меня к жрецу Света и
ставит напротив жениха, который сразу мне дарит улыбку.
Он прекрасен, а я смущаюсь. Мы почти
не знаем друг друга, но я искренне верю в то, что мы созданы друг
для друга.
Жрец начинает свою речь, но я почти
не слушаю, тревога в душе достигает своего максимального пика.
Осторожно осматриваюсь вокруг, пытаясь не привлекать внимание своей
крутящейся головой.
Что может случится не так? Ведь
помимо гостей с нами так много охраны. Где же ты, опасность?!
Внезапно возле колонны за спиной
жреца появляется моя сестра. Я посылаю ей немой вопрос, на что она
дарит мне злорадную улыбку. Я наконец–то понимаю, с кем была
связана моя тревога.
Но я не успеваю открыть рот, как на
голову жреца обваливается потолок, задевая моего жениха. Гости
испуганно подскакивают со своих мест.
– Это все она! – сбоку выскакивает
моя сестра и указывает рукой на меня. – Она опасна! Ее нужно
изолировать от общества и лишить памяти!
Приятного вам
чтения!
Настоящее
время
– Ай, чтоб тебя, – ругаюсь сквозь
зубы, зацепившись тканью за колючку. – Конечно, я порвала платье!
Последнее из незаштопанных! Снова придется браться за иголку и
нитку в башне, как будто я люблю это занятие!
Одним из условий моего
добровольно–принудительного заточения было обещание обеспечивать
меня всем необходимым для жизни, в том числе и одеждой. И по началу
так оно и было.
Раз в две недели ко мне стабильно
приезжал кто–нибудь из деревни на телеге и привозил скромный запас
продуктов, свежее платье, теплую одежду по сезону и обязательно
кусочек мыла. Мне нравились эти дни. Часто в гонцы напрашивался
Андрэ, мой друг детства, и мы с ним весело проводили время,
разговаривая до темна.
Потом гонцы стали являться реже,
примерно раз в месяц. И Андрэ среди них уже не было.
Лица приезжающих с каждым приездом
становились все мрачнее и угрюмее. На мои попытки разговорить их и
узнать, в чем дело, люди лишь отмахивались и упорно хранили
молчание. Последний посланец из деревни и вовсе оставил мне свою
телегу, убежав с криком в лес.
Вернее оставила, ведь в этот
единственный раз ко мне приезжала женщина. Ни разу ее раньше не
видела. Видимо, она прибыла в наши земли уже после моего изгнания
отцом в попытке наладить дела рода.
По угрюмым лицам посланцев
подозреваю, что дела у отца так и не наладились. А нервная женщина,
бросившая телегу вместе с пожитками и отвязавшая лошадь, и вовсе
кричала, что это я во всем виновата, ведь вместо того, чтобы
смиренно сидеть в башне и молчать, я упорно выглядывала в окно и
пыталась узнать новости из родных мест.
