В густых осенних сумерках замелькали огни. Они размеренно
подрагивали, сливаясь в каплях конденсата. Сползали по стеклу,
баюкали меня. Повинуясь этой круговерти, я клевала носом. Стекло
приятно холодило щёку. Усталость брала своё.
Тишину нарушали лишь утробное урчание мотора да потрескивание
рации. Изредка в эфир пробивались дорожные заметки.
- Слева по курсу лежит бензовоз. Перекрыл полосу. – Послышался
вздох Иванова. – Плохо. Похоже, застрянем тут.
- Топливо есть? – Рация зашипела, и в беседу включился Степанов.
- БМП смогут сдвинуть его, как думаешь?
- Бензин разлит по всей дороге. – Отчитался «Росгвардеец».
- Игра не стоит свеч, - покачал головой Чумаков.
- И то верно. – Озадаченный, немного охрипший голос Степанова
выдавал истинную глубину его усталости. – Отбой… Не хватало ещё,
чтобы всё рвануло, к чёртовой бабушке… Просочимся как-нибудь...
Чумаков положил на место рацию и мельком взглянул на меня:
- Устала?
Я только слабо кивнула, не в силах выдавить из себя что-то
членораздельное.
И снова тишина… Колонна машин медленно ползла по шоссе,
растягиваясь до самого горизонта. Бобик покачивался на рессорах –
туда-сюда, вызывая у меня странную ассоциацию, словно невидимая
рука качает гигантскую колыбель.
Бессонная ночь, дорога и продолжительный стресс сыграли с моей
психикой злую шутку. Сначала меня обуяла навязчивая дрёма. Но сон
никак не шёл… А потом всё вокруг вдруг стало далёким и сюрреальным:
ощущения времени и пространства смазались и меня накрыла
дереализация.
Странное ощущение будто ты выглядываешь в мир с самого донышка
своей души. Тело постепенно расслабляется, выходя из строя.
Становится чужим, тяжёлым и бесполезным, как машина, в которой
неожиданно закончился бензин.
Тряхнув головой, я скинула морок и приоткрыла окно. Неожиданно
мне стало душно, почти до тошноты.
- Всё нормально? В бардачке есть вода, - встревоженный шёпот
Чумакова окончательно вернул меня в реальность. Тягостное ощущение
рассеялось, уступая место благодарности.
Опытные водители включили фары, освещая раскисшую дорогу. Тёплая
печка да хорошая компания - что ещё нужно в разгар апокалипсиса,
чтоб ощутить себя счастливой?..
Не существует в мире более разновидности одиночества, за которое
я бы держалась. Цепко, как раньше, ревностно защищая его от чужих
посягательств.
Для начала я свыклась с мыслью, что выживать вместе легче, а
потом и вовсе полюбила свою новую семью… Ту, которой у меня
никогда, по сути, и не было.
Никто из кровных родичей не давал мне ощущения сопричастности
той самой общности, где один за всех, и все за одного, как в
романах Дюма. Мы то делили что-то, то неистово соревновались,
перетягивая одеяло в разные стороны, но никогда не являлись
командой.
Сложно любить людей, которые постоянно мерятся причиндалами в
бесполезной игре под названием: «Кто из нас «правильно» живёт, а
кто говно собачье». Не сложно догадаться, что отказавшись от
соревнования, я автоматически переместилась в разряд
аутсайдеров.
Мы были родственниками, но так и не стали семьёй. Каждый
совместный праздник заканчивался руганью и нудными нотациями. А
когда папа умер, родные перестали звать меня в гости, но я и не
настаивала. С облегчением выдохнув, каждый из нас зажил своей
жизнью.
Сколько себя помню, считала, что командная игра - не для меня.
Но как же я ошибалась. Открыв Чумакову дверь в тот судьбоносный
день, я сказала миру «да». И теперь, не смотря на тревоги и
опасности, не взирая на зомби всех мастей, он больше не кажется мне
страшным… Такой вот парадокс. В той, «другой» вселенной, без
оживших трупов, я была менее живой, чем сейчас. И за это стоит
сказать «спасибо» моей новой семье.
Петренко смог проявить необходимую настойчивость, не дав мне
отсидеться в моём привычном, «безопасном» мирке», что стало
основополагающе важным решением. Потому как жизнь с энтузиазмом
душевнобольного демонстрировала мне, насколько сильно я ошибалась.
Сашина открытая душа с неуёмной тягой к коммуникации дала мне шанс
выжить - не больше, не меньше.
