Не знаю, но люблю!

Можно ли прожить в Маремаре на одно пособие по безработице?

Можно, если прокрастинировать, как я, и каждый день залипать в соцсетях и читать «новости» в Телеграм!

Каждый вечер перед сном я ставлю будильник на пять часов и напоминаю себе о длинном списке дел.

Но каждое утро я просыпаюсь до звонка будильника, нежусь, мечтаю, дожидаюсь звонка, выключаю и снова сплю.

В шесть утра ко мне запрыгивают в постель Таня и Ваня. Мои коты. Они мои дети, а не их заменители!

Без них моя монотонная серая жизнь была бы скучнее…

Вот уже год, как я потеряла работу на кафедре истории в единственном университете.

Администрация нашего приморского городка решила закрыть ВУЗ за неимением достаточного количества студентов.

В последние годы на моих парах сидел один с половиной студент. С половиной, потому что гостевой!

Сан Саныч давно вышел на пенсию и решил «просветиться» в «новейшей» истории.

После темы Перестройки он перестал вникать, пять минут спустя начала моей лекции внаглую храпел и похрюкивал. На галёрке.

Тем не менее, я не унывала — преподавала по совести и даже устраивала тесты, курсовые, контрольные… ЗА-ЧЕ-ТЫ!

Сан Саныч не мог подкупить меня одной банкой кофе. Впридачу с бутылкой Campari и кошачьими паштетами — ДА!!!

В общем, жизнь моя шла своим чередом, пока в конце мая мне не звонит одно «заинтересованное лицо»:

— Атлантида Ивановна?

Я люблю и ненавижу своё имя одновременно.

Его можно коверкать на разные лады и при этом умудряться не оскорбить, поменяв лишь контексты: «Атлантида, погруженная на дно океана безделья и одиночества, поднимайся!» или «Атланта — это город или мифология?».

Сан Саныч называет меня Аделаидой, и я не исправляю его. Сама себя зову «Тидой». В детстве вычитала, что в одной африканской культуре это имя означает «Солнышко».

Спасибо Ивану Архипелаговичу Пушко за оригинальный инсайт сразу после моего рождения!

— Тида Пушко слушает, — отвечаю я, не подозревая подвоха.

Своё резюме я отослала в самые разные места, чтобы от меня отвязался мой суровый консультант в агентстве по трудоустройству и не урезал моё пособие из-за моей «лени».

Звонящий мужчина оказывается самым настоящим синти или цыганом грузинского происхождения:

— Мне нужен женщин на стойка бара, оплята по часам, да! Надэн что-то облегающий, да!

О как с места в карьер, а главное, льстиво моим навыкам и внешности!

С «облегающим» у меня проблемы...

Я стыжусь своих послеоперационных шрамов. Настолько, что всегда ношу только чёрное и просторное, скрывающее мои формы.

Девяносто процентов моей обвисшей кожи вырезано, но кое-где, как мне кажется, остались «лоскуты» и неизгладимые неровности.

Я стараюсь спрятать имперфектность своего тела под маской безразличи и БРОСКОГО макияжа. Потому что моё лицо — это единственное, что есть красивого во мне.

У меня тёмно-карие глаза и густые чёрные волосы.

Из-за их густоты я всю жизнь стригусь «до плеч».

На улицах мужчины обращают на меня внимание, но не присвистывают.

Я абсолютно средняя во всём, и жизнь моя в Маремаре такая же... относительно.

Как преподаватель, заведующая кафедрой, доктор исторических наук, я, конечно, никогда не наливала разливного пива «правильно». Так, что пена начинается с отметки миллилитров, а не до неё. Также я имела шанса научиться жарить картофель фри в темпе «Джаст Ин Тайм» и при этом исполнять тысячу других заданий в тесном фудтраке.

Тем не менее, жизнь интересная штука и иногда финансово поставит тебя раком так, что ты пойдёшь и попробуешь всё.

— Иракли Тенгизович, я приду на пробный час.

— Кякой час? На польдэн минимум, да!

Я вздыхаю и назначаю дату — третье июня.