Ты нужен мне
Ты нужен мне, когда снега заносят к сердцу путь,
Ты нужен мне, когда мосты нет сил перешагнуть,
Когда с подругой тишину уже не разделить,
Когда душе не замолчать, а телу – не остыть.
Когда в нависших облаках нет места синеве,
Когда из тысячи дорог моя – ведет к тебе.
Когда три слова на губах сверкают янтарем,
Когда нуждаешься в огне сырым промозглым днем…
Как хорошо тебя найти. Как хорошо сказать:
«Ты нужен мне. Ты… нужен мне!»
И навсегда обнять.
Небо выше облаков
- Светлана Анатольевна?
- Да, Егор?
- Белуга нашлась!
- Где?
- Ездила в электричках и попрошайничала. Контролеры сняли!
- Как она?
- Неважно. Ревет и кусается. И никого не подпускает. Может, ей
укол сделать? От бешенства? Вдруг она заразная?
- А может, ты не будешь городить ерунду и вспомнишь, что она
твой друг?
- Да какой она друг?! Плевать ей на нас! Зачем вы вообще с ней
возитесь?
- Иди уже, Егор. И предупреди, пожалуйста, Ольгу Валентиновну о
приезде инспектора, мне только что звонили из социальной защиты.
Скажи, пусть пока не трогает Наташу. Я сейчас приду. И знаешь, что
еще…
- Что?
- Загляни на кухню. Попроси Агеевну сделать для Наташи сладкий
чай и… что она еще любит?
- А почему вы у меня спрашиваете?
- Потому что знаю: тебе не все равно.
- Ну, борщ, наверно. О! Ленивые вареники!
- Егор, речь идет о Белуге.
- Да зуб даю, она их тоже любит! А еще «Баунти» и соленые
крекеры! Только у Агеевны «Баунти» нет!
- Хорошо. Я сама схожу куплю.
- Светлана Анатольевна!
- Да?
- А знаете, вы такая красивая, когда хмуритесь…
- Остряков, я тебе говорила, что не люблю подлиз?
- Так я же правду! Светлана Анатольевна!
- Ну, хорошо, Остряков. Что на этот раз?
- Журнал «Большой футбол». Помните, вы как-то приносили
несколько? Еще сказали, что это журналы вашего отца. Там на
последней странице были классные магниты – фото чемпионов. Я теперь
их собираю!
- Ладно, принесу.
- Ну, тогда я побежал?
- Давай, Егорка. И не забудь к Агеевне заглянуть!
- Понял! А вы там сильно с Наташкой не цацкайтесь! Все равно она
через неделю снова сбежит!
Третий побег за два месяца. Не просто так – беспутную мать
выпустили из мест лишения свободы. Кто сказал – не дознаться, но
вести, словно поганые грибы ползут из земли в детские души.
Трудная девочка, сложный ребенок. Десять лет, а словно три раза
по десять и старше тебя самой. Глаза умные, глубокие, повидавшие
такое, что лучше из этих глубин не доставать. Пока есть надежда на
нормальную жизнь – утопить бы все и засыпать песком. Залить
бетоном, похоронить так, чтобы не осталось и креста в памяти!
Тонкая работа, кропотливая, но если не я, то кто? Сама выбрала себе
путь и призвание. Самой и отвечать.
Белуга сидит, сжавшись на стуле у стены, и смотрит волчонком –
ни дать ни взять выпавший из гнезда тощий птенец, сломавший о
свободу крылья. Волосы спутались, брюки на коленях изорваны, на
щеках грязь… Она не ела толком несколько дней, прыгая из поезда в
поезд, проскальзывала невидимкой через турникеты, просила и
подбирала, отдавая вокзальным падальщикам дань. Выживала, и все
ради того, чтобы найти мать. И прокормить. В мире Белуги детей
метят особыми бирками – кто полезнее, тот и ценнее.
Я захожу в комнату с холодными серыми стенами и светлыми
крахмальными шторами и сержусь про себя. Снова закрытый бокс.
Сколько раз просила заведующую не приводить сюда детей, но каждый
раз все повторяется снова. Медосмотр, трехдневный карантин и
одиночество. Изоляция от общества уже однажды тебя отвергшего. Все
бесспорно оправданно, когда под твоей ответственностью сто тридцать
два ребенка, но все равно ужасно несправедливо.
Я захожу, но оставляю дверь открытой. Мы обе с Белугой знаем,
что отсюда не сбежать - за следующей дверью дежурит медсестра, но
пусть уж девочке останется хоть эта маленькая иллюзия - скоромный,
как пост, мнимый глоток свободы.
