— Пришло твое время, Элла, внести свой вклад в укрепление связей
нашей семьи, — говорит мне дядя, вальяжно усаживаясь за стол.
Из-за избыточного веса, стул издает тоненький скрип. Я чувствую
себя этим самым стулом, который вот-вот сломают гнетом.
В просторном кабинете со светлыми стенами и темным массивным
столом мы не одни. Тетушка тоже здесь.
Она улыбается так, словно нежданно озолотилась, и как-то смотрит
на меня не по-доброму. Словно я та самая лошадь, на которую она
только что сделала ставку.
— В конце сезона ты выйдешь замуж, — добавляет дядя, и слова,
как стрелы пронзают грудь.
Сердце начинает неистово испуганно биться, и я сжимаю пальцами
подол платья, чтобы унять дрожь.
— Дядя…. Вы ведь обещали, что до конца учебы этого не
произойдет, — обращаюсь робко, когда в душе все кричит.
Я не могу позволить себе дерзить ему или упрямиться. Потому что
я себе не принадлежу. Я сирота, просто товар с тех самых пор, как
потеряла семью.
Все, что мне досталось от родителей, это платиновые волосы и
синие большие миндалевидные глаза. Но я не могу позволить ходить
себе с настоящей внешностью и уже несколько лет искажаю ее, потому
что чем ты красивее, тем раньше тебя заметит какой-нибудь черствый
богач.
Так было с моей старшей сестрой, любимой и нежной Астрит,
которую насильно выдали замуж за дракона-тирана, что чуть ли не
вдвое старше нее.
— Хорошая возможность, деточка, не терпит отлагательств. Годом
раньше, годом позже – какая разница? — говорит меж тем дядя, и на
глаза наворачиваются слезы.
— Что с лицом? — вспыхивает тетушка. — Мы тут из кожи вон лезем,
чтобы обеспечить тебе достойное будущее, а ты сопли собралась
размазывать?
Я не знаю, что ей ответить. Я вообще не могу говорить, так как в
горле засел ком. Нет. Скорее морской еж, которого я никак не могу
сглотнуть.
— Да что ж ты за неблагодарная дрянь такая? — злится пуще
прежнего госпожа.
Ее русые завитки волос, отливающие зеленью, дергаются, как змеи
на голове. Она поднимается на ноги, демонстрируя слишком высокий
для женщины рост, и дядя кажется круглым коротышкой на ее фоне.
Помню, мы с сестрой в детстве называли опекунов «десяткой»,
потому что тетя Ингрид - худая и высоченная, как шпала, а дядя
Альберт круглый и низкорослый, напоминающий шар, вот и получалось –
1о.
От воспоминаний заливистого смеха Астер становится теплее, но
затем душу поедает тоска. Как же давно я ее не видела. Больше двух
лет прошло.
— Ты бы радовалась, что на тебя, такую серую мышь, вообще кто-то
посмотрел! – отчитывает Ингрид. — Знаешь, сколько трудов нам стоило
сыскать тебе мужа?
Будто их кто-то об этом просил. Да и мышь я, как раз потому, что
все это время пыталась спрятаться.
Выходит, зря? Все это было зря?
Еще утром я была так счастлива. Вылетела из кабинета
зельеварения и кинулась на шею лучшей подруге со словами: «Высший
бал!».
Айла радовалась едва ли не больше меня, потому что она знает,
как важен для меня был этот экзамен и почему.
— Ну, что именно профессор Салас тебе сказал? — хочет
подробностей Айла.
Любопытная не то слово. Она и внешне похожа на лисичку –
рыженькая, с острыми, но нежными чертами лица и плещущимся
озорством в ореховых глазах.
А еще она хохотушка, с которой любые невзгоды превращаются в
шутку.
— Сказал, что отправит мои зелья на конкурс, и если пройду, то
получу шанс на стажировку при магистрате, — довольно рассказываю
я.
Оборачиваюсь и смотрю на высокую темную дверь. Тихонько
улыбаюсь, прекрасно помня, кто за ней сидит.
Мой спаситель - профессор Салас. Рик Салас.
Высокий, статный мужчина лет тридцати с каштановыми волосами и
серыми, как пасмурное небо, глазами. Я от всей души ему благодарна
за то, что рассмотрел внутри меня талант к зельеварению, когда
никто меня, замухрышку, не замечал, и тем самым дал шанс на светлое
будущее.
