— А потом он сказал, что моя рубашка будет гораздо лучше
смотреть на полу, а не на мне, и буквально сорвал её с меня! —
раздалось приглушённое хихиканье, и второй голос ответил:
— Надеюсь, мне тоже когда-нибудь повезёт надеть не ту рубашку на
работу.
Глубоко вздохнув, я вошла в кухню, старательно игнорируя брошенные
в мою сторону взгляды. Жалость. Вот что я вижу последние годы в
«Медкорт» — одном из ведущих фармацевтических холдингов страны,
который возглавляю. А ещё слышу постоянные разговоры о связях моего
мужа. Да, он спит со всем, что движется, кроме меня.
Коротко поздоровавшись, девушки поспешили из кухни, продолжив
разговор, едва вышли в коридор. Пусть. Пусть обсуждают, мне не
привыкать. Это даже перестало трогать. По крайней мере, внешне. Я
поймала своё отражение в стекле дверцы шкафа напротив, и беззвучно
вздохнула, машинально поправив несуществующую прядь волос,
выбившуюся из идеально уложенной причёски.
Ледяная сука. Так «ласково» называл меня Рома, когда снисходил до
разговоров. Что ж, хоть в чём-то я преуспела. Прятать эмоции под
непроницаемым панцирем безразличия и спокойствия.
Присмотрелась внимательнее, пытаясь найти хоть один изъян в
безупречном дневном макияже. Нет, всё было превосходно.
Светло-зелёные глаза слегка подведены, ресницы, густые и длинные,
прокрашены превосходно. Светлые волосы лежат волосок к волоску.
Одёрнув пиджак, я удовлетворённо кивнула себе и потянулась к
кофеварке. Секретарь, умчавшаяся за документами на нижние этажи,
лишила меня возможности пить кофе в своём кабинете и не слышать
сплетен о муже.
В сегодняшнем дне не было ничего необычно, как, впрочем, и в сотне
остальных, похожих один на другой. Мой кабинет, просторный,
отделанный в стиле хай-тек с обилием хромированных и стеклянных
поверхностей всегда был полон света — витражное окно во всю стену
позволяло наблюдать за жизнью города, не вставая из-за стола. И в
нём я почти всегда чувствовала себя невероятно одинокой…
Вернувшись к себе, я села в кресло и задумчиво постучала ногтями по
столу. Сегодня должны были принести отчёты из лаборатории. Лазурин,
наблюдавший за разработкой новой вакцины, обещал потрясающий
прорыв. Работа захватывала, заставляла погружаться с головой,
выгоняя все лишнее мысли. Которые возвращались, стоило вернуться
домой. В нашу квартиру. Подарок на свадьбу. В ушах до сих
пор звучал голос деда:
«Счастливое семейное гнёздышко». Да, в тот день мне тоже так
казалось. Невольно покосившись на фото в рамке, я провела по нему
пальцем.
Наверное, это единственная фотография, где мы искренне улыбаемся,
стоя рядом. Рома обнимал меня одной рукой, а в другой держал бокал
с шампанским. Его глаза, обычно походившие на ледяное озеро,
кристально чистое и обжигающе холодное, искрились весельем. Густая
каштановая чёлка падала на лоб, и, помню, я убирала её весь вечер,
лаская кончиками пальцев острые скулы, игриво задевая уголок
чувственно изогнутых губ. Тогда мы целовались. Много, часто, под
всеобщие крики одобрения. И я казалась себе самой счастливой
женщиной на свете.
А потом пришла правда. Горькая и чудовищная. Когда двери номера
люкс в «Хилтоне» закрылись и мы, наконец, остались одни. Куда
делась нежность, с которой он смотрел на меня все эти месяцы до
свадьбы? Рванув бабочку, на которой сам так настаивал, обсуждая с
моей мамой выбор наряда, он раздражённо скинул мои руки, пытавшиеся
его обнять, и процедил:
— Неужели этот фарс подошёл к концу?
Помню, я ещё попыталась пошутить, что на свадьбе тяжелее всего
приходится жениху и невесте, когда наткнулась на холодный
насмешливый взгляд.
— Думаешь, я говорю это от усталости? — Рома прошёл к бару и
плеснул себе джина. Затем бросил два кубика льда и задумчиво
помешал их. Поднял на меня глаза, родные, любимые глаза, в которых
я тонула день за днём, мечтая об этой ночи. — Ты так ничего и не
поняла, верно? Что ж, так и было задумано. Иначе нам не удалось бы
сыграть так правдоподобно.
