Стояла темная городская ночь. Холодная. Бездушная.
Молодой человек курил, сидя на скамейке в пустующем парке. Пальто на нем было нараспашку. Небрежно торчали убранные за уши короткие прядки волос. Ночной ветерок выхватывал их из-за ушей и вновь бросал в лицо и глаза, но человек будто не замечал этого. Погруженный в свои мысли, он смотрел на видневшийся вдалеке маленький пруд.
В очередной раз затянувшись, он опустил руку с зажатой сигаретой на колено и закрыл глаза.
Выпуская дым в ночной воздух, он сидел в тени парка, недосягаемый светом фонарей, слушая, но не слыша вокруг ни звуков города, ни завывания ветра, ни своего дыхания, ничего. Слезы проступали и копились в уголках глаз, а нутро и горло раздирали комья чувств. Он сжал челюсти и сглотнул.
Он устал сопротивляться. Ноги и руки отяжелели, словно их засасывала трясина. Хотелось дернуться и отряхнуться от этой налипшей жижи, будто пес отряхивается от комьев грязи, но не получалось. Его словно пожирала болезнь. Хотелось поддаться: упасть и не вставать, свалиться с лавки под куст или на обочину дорожки, чтобы люди шли и шли, а человек лежал и лежал, медленно разлагаясь в земле.
Он приоткрыл опухшие веки и судорожно вздохнул. На глади воды отражались городские огни вместе с огрызком луны, нависшей над деревьями. Влага застилала глаза, преображая картинку в нечеткий калейдоскоп. Время не ощущалось, словно его не существовало. Человек сидел в ночи на скамейке, слившись с тенью.
Где-то вдалеке между деревьев промелькнула трусящая фигура бегуна в спортивном термобелье, напомнив о том, что парк все же обитаем.
Проводив бегуна равнодушным взглядом, молодой человек шмыгнул носом. Затушив истлевший окурок о лавку и бросив его в урну, он достал бутылку водки.
Открутив крышку, он сделал глоток и поморщился, но не стал убирать бутылку обратно, а оставил в руке. Четкие стеклянные грани поблескивали, отражая далекий свет фонаря. Водка при наклоне вязко переливалась из края в край, отдавая в руку приятной тяжестью. Почему-то ее мерное движение туда-сюда убаюкивало. Он бы не пил водку, будь у него что получше. И не пил бы вообще, будь он другим человеком.
Ничего не говоря, человек воздел глаза к небу и снова сделал глоток. Носоглотку защипало, и он зажал ее рукавом. Непрошеные слезы вновь проступили на глазах. Он снова отпил, поморщился и издал нервный смешок.
Слова душили и одновременно разрывали его изнутри.
– Почему?..
Губы изогнулись в остервенелом оскале, от напряжения задрожали уголки рта. Молодой человек вскочил и со всей дури разбил бутылку, впечатав ее в дорожку.
– Сука! – прокричал он вслед.
Стекло вместе с криком разлетелись в ночи, затем все вновь потонуло в оглушительной тишине, будто ничего и не было. Лишь стекла и небольшая лужица оставались на кирпичной кладке.
Отдышавшись и уняв дрожь, человек снова сел на лавку и, разжав ладонь, обнаружил там крышку бутылки, сильно впечатавшуюся в кожу. Он начал крутить ее в руке, задумавшись. Здравый смысл потихоньку возвращался, но сам человек к здравому смыслу возвращаться не хотел.
Чуть погодя его окликнули со стороны дорожки, ведущей к пруду:
– Молодой человек, с вами все в порядке?
Он не заметил, как к нему приблизился мужчина. Не пьяный, не гопник, ночью – странное явление.
– Да, – молодой человек окинул его взглядом и напрягся. – Все нормально.
– Точно?
В темноте мужчину было не разглядеть, только силуэт. Пальто, шляпа и трость, интеллигентная наружность. Судя по голосу, мужчине было где-то под шестьдесят.
