Иэну, Саре и Шанталь, с любовью
Памяти Дерека Джармена и Кейт Коллинз
Позиция репаративного чтения, не менее настоятельная, чем позиция паранои-дальная, не менее реалистичная, не менее тесно связанная с проектом выживания и не менее, хотя и не более, безумная или фантазматическая, задействует другой комплекс аффектов, устремлений и рисков. Максимальная польза, какую мы можем извлечь из таких практик, заключается, пожалуй, в том, что они предоставляют субъектам и сообществам различные спо-собы для извлечения жизненно необхо-димых элементов из объектов культуры – даже такой культуры, которая, согласно декларируемому ею желанию, их не под- держивает.
Ив Кософски Седжвик «Трогательное чувство»
Эх, Дик, глубоко внутри я чувствую, что ты тоже утопист.
Крис Краус. «I love Dick»
Ты смотришь на солнце
февраль 2019
В ноябре 2015 года Дженнифер Хигги из frieze предложила мне писать для журнала регулярную колонку. Я выбрала для нее название «Непредсказуемая погода», потому что мне представились сводки погоды, посланные с дороги – моего постоянного местопребывания в ту пору, а еще потому, что чувствовала: политическая погода, уже тогда неустойчивая, становится всё более странной – хотя я отнюдь не предвидела впереди каких-то особых бурь. Первая колонка была посвящена проблеме беженцев. В течение следующих четырех лет я писала о многочисленных стремительных и тревожных переменах, которые следовали одна за другой по обе стороны Атлантики: от Брекзита до Трампа и Шарлоттсвилла, включая пожар в здании Grenfell Tower, расистские убийства, совершенные американской полицией, и изменения в законодательстве, касающиеся вопросов секса и абортов.
Если честно, новости сводили меня с ума. Всё происходило с такой скоростью, что не хватало времени осмыслить происходящее. Каждая кризисная ситуация, каждая катастрофа, каждая угроза ядерной войны тут же сменялась следующей. Невозможно было пройти все последовательные стадии эмоций, не говоря уже о том, чтобы обдумать ответные реакции или альтернативы. Казалось, что всех затянуло в воронку пугающей паранойи.
Больше всего мне хотелось жить в другом временно́м графике и других временны́х рамках, позволяющих прочувствовать и осмыслить, пережить интенсивное эмоциональное воздействие новостей и решить, как на них реагировать, или даже придумать себе иной способ существования. Скажем, в остановленном времени картины или в замедленных минутах и сжатых годах романа, где можно увидеть паттерны и последствия, невидимые в иных случаях. В своих колонках я писала и об искусстве – от Пуссена и Тёрнера до Аны Мендьеты, Вольфганга Тильманса и Филипа Гастона, – используя его как средство осмысления политической ситуации, выжимания смысла из всё более и более неспокойных времен.
Может ли искусство на что-то повлиять, особенно в периоды кризиса? В 1967 году Джордж Стайнер написал известную статью, в которой заметил, что комендант концлагеря мог читать по вечерам Гёте и Рильке, а по утрам исполнять свои обязанности в Освенциме, и это, с его точки зрения, свидетельствует о том, что искусство не справилось со своей главной функцией – наделять гуманностью. Но это звучит так, словно искусство подобно волшебной пуле, способной без всяких усилий преобразовать наши критические и моральные способности, одновременно уничтожив свободу воли. Эмпатия – не то, что случается с нами, когда мы читаем Диккенса. Это работа. Искусство лишь дает нам материал для размышлений: новые регистры, новые пространства. А потом, друг, всё зависит от тебя.
