Оргонный аккумулятор (Topfoto)
Как-то на последнем году двадцатого века я увидела в аптеке лекарственных трав в Брайтоне розовое объявление с каймой из нарисованных от руки петелек-сердец. Объявление смело утверждало, что любые недуги – от головных болей и простуды до злости и депрессии – вызывает невысвобожденная энергия прошлых травм, и течение этой энергии можно восстановить посредством телесной терапии. Конечно же, утверждение было по меньшей мере сомнительным, но мысль о том, что тело – это хранилище эмоциональных переживаний, взволновала меня. С детства я не могла избавиться от ощущения, будто я держу в себе что-то, будто я заперла внутри какое-то загадочное несчастье и не могу осознать его причину. Я была так скована и напряжена, что от любого прикосновения подскакивала, как захлопнувшаяся мышеловка. Что-то во мне застряло, и мне не терпелось это что-то выпустить на волю.
Терапевтка Анна принимала клиентов в невзрачной комнатке на верхнем этаже своего дома. В углу стоял профессионального вида массажный стол, но в целом в обстановке преобладала несколько неряшливая домовитость. Всюду пузырились подушки с рюшами. Я сидела лицом к шкафу, в котором теснились куклы и игрушки из благотворительного магазина в ожидании своего выхода в гештальт-пантомиме. Иногда Анна брала смеющуюся обезьянку, прижимала ее к груди и начинала тоненьким голосом говорить о себе в третьем лице. Я не желала играть в эту игру – представлять, что на пустом кресле сидит член моей семьи, или дубасить подушку бейсбольной битой. Я слишком стеснялась и болезненно осознавала, как нелепо я выгляжу, но при всем моем смущении от кривляний Анны я понимала, что она обладает некой внутренней свободой, мне недоступной.
При первой возможности я предлагала ей оставить разговоры и перейти к массажу. Мне не нужно было полностью раздеваться. Анна надевала стетоскоп и начинала легонько обрабатывать неожиданные части моего тела; она не то чтобы мяла их, но как будто приказывала мышцам расслабиться. Иногда она наклонялась ко мне и слушала, приложив головку стетоскопа к животу. Чаще всего по моему телу словно начинала течь энергия – от брюшной полости к ногам, где я ощущала покалывание, как от прикосновений щупалец медузы. Это было приятное чувство, не совсем сексуального характера, скорее похожее на прочищение какого-то упрямого застоя. Я никогда не говорила ей об этом, а она никогда не спрашивала, но ради этого я в основном и продолжала к ней ходить: чтобы еще раз испытать новизну живого, трепещущего тела.
Я начала видеться с Анной, когда мне было двадцать два, и в тот момент тело интересовало меня больше всего. Тело обсуждалось в очень ограниченном ряде тем, особенно в популярной культуре, и чаще всего речь шла либо о том, как оно выглядит, либо о том, как максимально эффективно поддерживать его здоровье. Тело как набор поверхностей разной степени привлекательности. Идеальное, недостижимое тело, такое гладкое и блестящее, будто и не человеческое вовсе. Чем его кормить, как за ним ухаживать, в чем оно может – о ужас – отклониться от нормы или не выдержать сравнения. Но меня из всех аспектов тела интересовал человеческий опыт жизни в нем, опыт обитания в сосуде катастрофически уязвимом, непредсказуемо восприимчивом к удовольствию и боли, ненависти и желанию.