Филиппа затравленно сжимала в руках свои отрезанные косы и
горько рыдала над ними.
Волосы – это единственное, чем она искренне гордилась в своей
внешности. Белокурые, блестящие, густые, когда были распущены,
вились крупными шелковистыми локонами, укрывая её некрасивое полное
тело белым золотом до самых пят.
Только, нет у неё больше этой красоты… Чувство необратимости
того, что случилось, снова и снова пронзало насквозь, никак не
давая возможности прекратить бесполезную, теперь, истерику.
Филиппе казалось, что у неё уже не осталось слёз, но один взгляд
на косы или небольшой поворот головы, с ощущением непривычной
лёгкости, и из глаз - опять потоп в три ручья.
Вдруг девушка резко замолчала, медленно обвела вопрошающим
взглядом свою семью.
За столом, неподвижно закаменев и опустив глаза, сидели шестеро
старших сестёр и брат, ровесник, двойняшка Филиппы.
Мама и тётка, родная старшая сестра матери, что с некоторых пор
жила у них в доме в приживалках, уже отошли от неё ближе к камину,
встали там рядом, плечом к плечу, готовые поддерживать друг друга.
Сегодня, после завтрака они, вдвоём, каждая с ножницами в руках,
незаметно подобрались к Филиппе, зажали её, как в тисках, и
одновременно срезали обе косы.
«Отец по-прежнему здесь, в комнате, встал из-за стола, прошёл
мимо и сейчас стоит у окна, сложив руки за спиной и уставившись в
мутное стекло. Он всё видел и не защитил меня! Значит, остригли с
его разрешения…» - тягуче, медленно, сквозь острое девичье горе
из-за потери волос, приходило к девушке понимание.
Филиппа, во внезапной панике, взвилась на ноги от догадки о
том, какое решение принял отец. Девушка мгновенно покрылась с ног
до головы холодным потом, даже ладони стали мокрыми. Косы
соскользнули с ослабевших пальцев и золотыми змеями скрутились на
полу, у самых ног.
«Нет! Не может быть! Я же тоже родное дитя ему!» - вспыхнула
огнём и растаяла дымкой болезненная мысль в её сознании, –
«Может…».
Филиппа никогда не была любимицей, как, собственно, и ещё
шестеро её сестёр. Старшие часто рассказывали, что их отец отчаянно
бредил сыновьями. Но мама, одну за другой, в течение нескольких лет
родила двенадцать девочек. Среди старших сестёр Филиппы было две
пары близнецов, и она сама была из двойняшек.
Истощённая беспрерывными родами, мать едва не умерла, истекая
кровью, рожая в очередной раз двойню: девочку и долгожданного
мальчика. Их назвали Филипп и Филиппа. После тех родов женщина, к
своему счастью, больше не беременела. Она постепенно восстановилась
и окрепла. К тому же, её старшая сестра приехала и стала у них
жить. Муж согласился на это по единственной причине – его
драгоценному единственному сыну нужна была личная нянька.
Половина малышек умерли по разным причинам, не дожив и до семи
лет. Отец никогда не проявлял особой любви и заботы о дочерях. Если
девчонки болели, здоровье их было исключительно в руках богов, на
лекарства и докторов мужчина не тратился, как и на нянек для
присмотра.
Филиппа не помнила этого, но тётка рассказывала, что в первые
годы брака её сестра, постоянно беременная, смертельно усталая
от бесчисленных домашних хлопот, не успевала толком готовить,
стирать, смотреть за домом и дюжиной юрких погодков и
близнецов.
Вот так и получилось, что одна малышка свалилась в колодец во
дворе и утонула. Другая крошка выбежала на дорогу, прямо под копыта
лошадей, проезжающего мимо дома, экипажа. Тетка злословила, что
тогда, муж её сестры был очень доволен: за погибшую дочь он
получил солидную денежную компенсацию от владельца экипажа. Но
Филиппа не верила этому. Папа был суров, но он всю жизнь днём и
ночью трудился, обеспечивая свою большую семью всем
необходимым.
