Бревенчатые стены терема содрогались от гула.
С самого утра в хоромах кмета пыль столбом. Ещё бы! Такое
событие – сам князь приехать изволит! Забава смахнула со лба пот и,
крепче прижав к себе стопку полотенец, шмыгнула в распахнутые
двери.
Надобно в покоях порядок навести, чтобы гостям дорогим спалось
сладко.
Покрепче перину взбить, пыль смахнуть, полы скребком дочиста
выдрать… Ох и трудно это! От студёной воды пальцы ломит, под кожу
занозы забиваются… Но Забава готова была хоть языком мыть, только
бы яства на стол не раскладывать - уж слишком близок пиршественный
зал к покоям кмета.
Чтоб его лихо сожрало!
Забава вздрогнула, скорее подошла к разобранной кровати. Нельзя
думать! Надо делом заняться!
Перекинув толстые косы за спину, она потянулась к подушкам, но в
следующий миг с визгом полетела на кровать. А сверху навалилось
грузное тело.
Схватив ее за волосы, нелюдь дёрнул так, что чуть шею не
свернул!
- Что ж ты, Забавушка, такая неловкая? – зашипел в ухо, обдавая
вонючим дыханием. – Аль нарочно дразнишь, намеки делаешь?
И кмет захохотал, больно стискивая ее бедро.
Забава только губу до крови прикусила. И, зажмурившись,
взмолилась всем богам.
День ведь на дворе! Прислуги в тереме полно, воины ходят! Неужто
посмеет? Нет, не переживет позора! Не выдержит!
По щекам хлынули горючие слезы. И кусочек хлебца, что она
перехватила на кухне, встал под горлом комком тошноты.
Ей сейчас дурно сделается!
- Ай и ладная ты девка, Забавушка, - продолжал шипеть гад, до
боли сминая то бока, то грудь. – А уж волосы каковы - чисто золото
сверкает-переливается. Богатство!
Да она бы это богатство обрезала да в реку Чудь бросила! Пусть
бы разъели их темные воды, ни волосинки не оставили!
А под грубыми пальцами уже трещала ткань платья.
Воздух колом из груди вышибло: ни вскрикнуть, ни слова
молвить.
Да и не тронут мольбы Бокшу. Сколько девок уж слезами умылось, а
иные вовсе сгинули.
Но только Забава хотела взмолиться мертвой богине, чтобы та
вырвала ее душу из тела и навсегда избавила от мучений, как от
дверей донеслось тихое покашливание.
- Прощенья просим, благородный кмет… Первые гости уже
прибыли.
Бокша забористо ругнулся.
Но все же дал свободу. Только для того, чтобы крепче схватить за
косы и развернуть лицом к себе.
- Даже не думай сбежать, девка! – оскалил лошадиные зубы. – А
если хоть попытаешься - сестрёнки твои замест старшенькой в постель
мою лягут! Поняла?!
И швырнул на пол так, что кости хрустнули.
Сквозь слезы Забава видела, как удаляются от нее расшитые
золотом да алыми шнурами сапоги.
Вслед за тяжелой фигурой кмета скрылись и воины.
А она ещё долго не могла подняться, таращась на раскиданные по
полу полотенца.
Как сбитые птахи, они растянулись на темных досках, а обережный
узор мерещился кровавыми ранами на белоснежных их крыльях.
И она такой же будет… Если выживет.
А сестры ещё маленькие совсем. Оскудел род Дарена-чеканщика. Нет
больше защитников – ни братьев, ни отца. Унес родных мор, теперь
Забава сама по себе.
Поэтому Бокша силу чувствует. Знает, что за сироту никто не
заступится.
Кое-как Забава поднялась на дрожащие ноги. Голова в тумане и
перед глазами тоже пелена.
Ее тело двигалось, поправляло разодранное платье, собирало
полотенца, взбивало перину.. А сама Забава будто рядом ходила да
все никак опомниться не могла.
Боги, стыдно-то как! Грязно!
И что ей, горемыке, теперь делать? Хоть в колодец с головой
ныряй …
Взгляд упал на распахнутое окно. А за ним, во дворе, темная
фигура знахарки.
Прислужниц мертвой богини не жаловали. Им не полагалось ни дома,
ни имени. Но Бокша рискнул позвать - вдруг у кого из гостей живот
прихватит аль голова заболит.
Не прогонит старуха и ее, Забавы, черную маяту?
