- Нет... Не покупайте… это, - горло перехватило спазмом, и тихий
шепот развеялся среди зноя и базарного шума.
Но ее услышали.
Торговец разразился бранью, а мужчина – или все-таки старик? –
медленно развернулся к ней. В разрезе куфии (прим. автора –
мужской головной убор) блеснули черные глаза. Цепкий взгляд
скользнул по ее обнаженному телу, рабским кандалам и вернулся к
лицу.
- Не покупать? – осведомился после некоторого молчания. -
Почему?
Ильва с трудом облизнула пересохшие губы.
Стало быть, старик… Нет – древний старец. Слишком надтреснуто и
глухо звучал голос. И руки в глубоких морщинках… Или это ей
мерещилось из-за жары и раздиравшей на части головной боли. Ильва
до ломоты в пальцах сжала цепь, пытаясь собраться с силами. Надо
говорить. Возможно, это ее единственный шанс на спасение.
- Плохие травы, - шепнула, прижимаясь лицом к выщербленным
прутьям клетки. – Первоцвет собран рано, вереск… пересушен, а
дурман-кору хранят… - голос сорвался на хрип, и Ильва прикрыла
глаза
От слабости кружилась голова. Тошнило, и во рту горечь. Кажется,
она сейчас умрет. Высохнет от этой невыносимой жары, а ее труп
бросят на прокорм стервятникам и песчаным псам.
- В чем хранят дурман-кору? – прогрохотало сверху.
Ильва с трудом разлепила веки и сосредоточилась на темном пятне,
стоявшем перед клеткой.
Покупатель ждал ответа.
- Хранят в… темноте, - выдохнула обессилено.
Веки захлопнулись, но распластаться на досках клетки Ильва не
успела – подбородок попал в капкан стальных пальцев.
- Много знаешь для обычной рабыни, северянка, - задумчиво
протянул старик. – Ты травница.
Да, она травница. Ее деревню разорили, защитников вырезали, а
женщин, которых успели схватить, загнали в кандалы. Больше половины
не вынесли дороги в жаркий Багдааш. Белокожие и светловолосые
северянки таяли под жарким солнцем быстрее первого снега. О, хоть
бы еще раз ощутить его прохладу и нежность…
Пальцы на ее подбородке сжались крепче.
- Что же ты посоветуешь купить, северянка? – склонился к ней
старик. – Говори!
Из последних сил Ильва взглянула на незнакомца. Вдохнула
раскаленный воздух и тихо, но четко произнесла:
- Купите… меня.
На этом ее силы закончились, и наступила блаженная тьма.
***
- Пустоголовый ишак! Шайтан на мою голову! Сотню и еще столько
же раз я пожалел, что внял мольбам твоего отца и взял тебя в
помощники!
Сердитый визг привел в чувство. Ильва приоткрыла глаза, и только
потом осознала, то лежит в тени плотного полога шатра, обернутая
восхитительно влажной тканью.
По телу струилась долгожданная прохлада. А рядом продолжали
ругаться.
- Но, дядя…
- Молчи! – взвизгнул работорговец. Тот самый, что привез ее в
Багдааш. - Молчи или, клянусь Всевышним, я велю высечь тебя на
дворцовой площади! Посадить северянку в клетку на улице! О-о-о,
коварный разоритель…
- Но там была тень! А ее волосы и кожа привлекали
покупателей…
- Тень?! Ты считаешь, северянкам достаточно лишь тени?!
Безмозглый вшивый гуль! Напомни мне, скольких мы потеряли, пока
пересекли благословенные пески Эль Лирии?
- Троих…
- Троих северянок, за которых было уплачено полтораста золотых
зерен! Их клетки были защищены от солнца и воду им давали каждый
день! Но девки все равно сдохли! А ты чуть не угробил еще одну!
Если бы меня не предупредили…
Мужчина осекся и стал расхаживать туда-сюда.
Браслеты на его руках сердито позвякивали, когда Джаниб дергал
бороду, как он обычно делал, когда злился.
Ильва успела выучить его повадки.
Сухой и крючконосый Джаниб не стеснялся выражать недовольство.
Чаще всего бранью и плетью.
Ей однажды тоже досталось. За то, что попыталась
сопротивляться.
Ильва осторожно повернула голову, и под кожей, у самой кромки
волос на шее, неприятно кольнуло. Ужасно хотелось почесаться, но
она не смела. А что если Джаниб заметит? И ее лишат этой чудесной
влажной ткани, чтобы снова выставить под солнце. Нет, она не станет
двигаться.
