Ничего святого… кроме правды
Отверженным, которые смеются
Во избежание судебного преследования, предлагаю Читателю воспринимать любые сходства имён, фамилий, организаций и ситуаций случайными, а саму историю – художественным вымыслом.
Клянусь говорить правду, только правду и ничего святого, кроме правды.
Разумеется, нет!
Что бы Вам обо мне ни говорили, моё мировоззрение не имеет отношения к анархии.
Моя философия зиждется на свободе воли каждого человека.
Я убеждён, что всякий живой человек способен мыслить, а следовательно, имеет право самостоятельно решать, что он будет думать и как ему следует поступать.
Я убеждён, что всякий человек имеет право безраздельно распоряжаться своей жизнью, не оглядываясь на мнения окружающих.
Я убеждён, что всякий человек по факту рождения имеет право придерживаться любых убеждений и никто не может его этого права лишить.
Я убеждён, что всякий человек волен поступать, как ему вздумается, не совершая насилия над другими.
Я убеждён, что насилие – есть корень всех зол в обществе. Говоря о насилии, я имею в виду не только физическое, но и ментальное его проявление.
Если человек не совершает насилия над другими, он волен поступать сообразно со своими представлениями о добре и зле.
Я убеждён, что добро и зло – понятия субъективные, и в абсолютном смысле их не существует.
Я убеждён, что главным сокровищем человека и главным его достоинством является его способность к рациональному мышлению, которое позволяет ему анализировать реальность и выносить собственные суждения. Свобода иметь эти суждения и придерживаться их в жизни называется свободой воли.
Я убеждён, что все прочие свободы проистекают из понятия «свобода воли».
И моя задача как автора этой книги, как писателя и как человека донести до всякого, кто способен внимать мне: никто ни при каких обстоятельствах не имеет права посягать на Вашу свободу.
Солнце скрылось за однообразными крышами старого московского района.
Стоял погожий июльский вечер – из тех, что так радуют нас приятной прохладой и одновременно тёплой погодой.
В окно чужой квартиры он наблюдал багряное небо на исходе жаркого дня.
«Где-то кто-то сегодня родился. А для кого-то сегодняшний день стал последним, – усмехнувшись, подумал он, с наслаждением втягивая в лёгкие пыльный столичный воздух. – Не конечность жизни трагична, но то, что конец этот сложно предугадать», – перевернул он в уме утверждение одного профессора, изрядно успевшее порасти мхом и плесенью.
Он усмехнулся, дотронувшись до кармана с разрешением этого парадокса.
Чтобы не навлечь неприятностей на хозяев, он вышел из квартиры и лениво поднялся на последний этаж. Ему повезло: вход на крышу был открыт.
Выйдя под купол последнего небосвода, он остановился на месте и прочувствовал настоящий момент.
Он видел над собой небо, играющее гаммой цветов – от голубого до алого, видел голубя, взмывшего вверх при появлении постороннего, видел родной, осточертевший, любимый район. Он слышал гудение машин из пробки на Садовом, слышал крики парней с детской площадки, слышал из квартиры верхнего этажа отрывки семейной ссоры и плач младенца в соседнем окне.
Он прикурил сигарету и впустил в себя сладкий никотиновый дым, а затем достал из кармана тонкую металлическую пластину и, сделав пару размашистых движений руками, сел на самом краю плоской крыши.
Он чувствовал запах этого города: запах отцветших лип, запах скошенного газона, бензина, плесени и сигаретного дыма.
Он чувствовал, как лёгкий ветерок треплет непослушные волосы, как по испачканным рукам течёт тёплая липкая жижа.
Он ощущал во рту запах недавно выпитой водки, съеденной колбасы, хлеба и сигареты. Этот вкус играл такими яркими красками, какие никогда не могло передать хмурое состояние духа.
