Сексуальным отклонением можно считать только полное отсутствие секса, всё остальное – дело вкуса.
Зигмунд Фрейд
Всё, что вы делаете в постели, – прекрасно и абсолютно правильно.
Лишь бы это нравилось обоим.
Зигмунд Фрейд
Я не видел её, только слышал. Голос был женский, и поэтому я решил, что это она. Она бормотала что-то невнятное. Будто читала речитативом или повторяла скороговорку с набитым орехами ртом. Такие упражнения рекомендуют преподаватели театральных училищ для формирования правильной речи и дикции. И пока я старался разобрать, что она вещает в этой кромешной тьме неосвещённого моста и кому, решение прыгать в ледяную воду исчезло само собой.
Вздрогнув, я отчётливо представил, как левый приток холодной непокорной Ангары Китой поглощает моё тело, и тогда сделал два коротких шага назад и покрепче затянул на шее шерстяной шарф. Он кололся, и от этого стало немного теплее, хотя меня по-прежнему била мелкая дрожь. А она всё бормотала и бормотала, не ведая, что именно сейчас спасла чью-то жизнь.
Я шёл на её голос, как бездомный пёс на приманку. Запнулся о камень и матюгнулся, как мне казалось, про себя, но она услышала и замолчала.
Потом послышалось встревоженное:
– Кто здесь?
– Не бойтесь… – Приближаясь, я старался отвечать как можно спокойнее. – Вам ничего не грозит. – Действительно, какую опасность может представлять человек, который пять минут назад мог лежать на дне реки или, в лучшем случае, плыть по бурному течению!
«Плыть по течению было бы куда интересней, чем кормить раков, – неожиданно промелькнула абсурдная мысль. – Хотя какие осенью раки? Они, скорее всего, уже улеглись спать в норы. Да и какая осень, если к концу месяца река, по всем прогнозам, должна покрыться тонким льдом». Точных сведений о том, когда раки залегают в спячку, у меня не было. Да и вообще, обитают ли они в Китой, мне было неизвестно. Рыба водилась в изобилии, а вот раки…
Я выудил из кармана пальто телефон и включил фонарик. Луч света заставил её зажмуриться. Она тряхнула головой, и рыжие локоны полыхнули ярким пламенем.
На ней был вязаный берет. Такие никто сейчас не носит. «Немодный, бабушкин, наверное», – оценил я, уставившись на крупно вывязанные петли незамысловатого узора.
И сделал ещё несколько осторожных шагов, не желая напугать её. Раздался дрожащий голос, похожий на дребезжание струны скрипки пикколо.
– Вы кто? – снова спросила она, не видя меня и боясь, что ответа не последует по причине того, что я не более чем говорящий призрак.
– Просто прохожий. Заблудившийся. Но теперь, кажется, нашёл что-то куда более странное, чем я сам… – ответил я, намекая на неё в старомодном берете. Не мог же я сказать, что пришёл сюда топиться. Как-то несерьёзно, почти по-детски звучало это слово – «топиться»… В моём-то возрасте можно было придумать что-нибудь более оригинальное.
Она замолчала, и я видел, как блестят, отражая свет фонарика, её глаза. Их цвет не получалось определить, потому что при таком освещении всё кажется неправдоподобным. Что в них было? Смесь страха, удивления и ещё чего-то очень необычного. Я пока не понимал, что это, но уже жаждал познать. Жаждал так, что противно защемило в паху.
– Что ты сейчас бормотала? – спросил я, как будто это интересовало меня больше всего. Ни кто ты, ни зачем ты здесь, а что бормотала! Странно было задавать такой вопрос, но именно его я и задал.
Она взглянула из-под берета и тихо ответила:
– Это… это обычная скороговорка…
– Не очень похоже. – Слушая её бормотание в темноте, я как раз таки думал о скороговорке, но почему-то сказал, что непохоже. Тут же зачем-то попытался вспомнить детские скороговорки, какие знал. «Шла Саша по шоссе…», «Ехал Грека через реку, видит Грека в реке рак…» Опять я о раках… Сегодня, по всему, мне никак от них не отделаться. Постарался отогнать мрачные мысли о членистоногих, точащих мои ноги острыми хитиновыми зубцами. Раки представлялись мне большими и почему-то красными. Как лангусты или омары на блюде. Они отрывали клешнями мои пальцы, но крови не было. И то хорошо!
