Весну 1929 года забыть было невозможно. Степан Артемьевич Кузин и спустя пятнадцать лет часто просыпался по ночам в холодном поту, вставал, пил воду, а потом подолгу, часто до самого рассвета, лежал с открытыми глазами и смотрел в темноту. И там, в этой темноте, он снова видел китайских солдат, врывавшихся в здание консульства, выламывающих двери в квартиры служащих КВЖД и дипломатов. Китайцы вели себя грубо, но все равно с определенной сдержанностью. Среди них мелькали европейские лица. Эти люди, одетые в такую же форму, что и китайские военные, только без знаков различия, откровенно провоцировали на сопротивление. Они избивали женщин, рвали на них одежду, оскорбляли дипломатов, обшаривали одежду, заставляли людей стоять подолгу у стены, заложив руки за голову. За малейшее неисполнение приказа жестоко избивали, нередко наносили неглубокие, но болезненные порезы штыками винтовок.
Дипломаты, старые дальневосточные коммунисты, пытались прикрыть собой сотрудников, простых работников. Они публично высказывались против произвола, нарушения международных прав, требовали уважительного отношения к себе. А потом Степан увидел свою жену. Она должна была уехать еще ночным экспрессом в Москву на партийную конференцию, посвященную обострению ситуации на КВЖД. Этого зрелища Кузину было не забыть уже никогда – чудовищного злодеяния, которому нет определения, объяснения и прощения…
Он узнал его, это был бывший поручик Овсянников, офицер семеновского казачьего войска, свирепствовавшего в Забайкалье в годы Гражданской войны. Узнала Овсянникова и жена Кузина Анфиса. И когда она выкрикнула его имя и стала изобличать Овсянникова в провокации, пособничестве мировому империализму против своей Родины, поручик выхватил шашку. Дальше все было как в страшном сне. Белогвардеец вдруг ударил женщину по лицу, схватил ее за волосы и рывком наклонил голову. Да так, что Анфиса непроизвольно упала на колени. Взмах шашки, и на каменных плитах двора в конвульсиях забилось обезглавленное тело жены. Обезумевший от ужаса Степан Кузин бросился вперед, но кто-то ударил его по голове, и он потерял сознание.
Тогда, весной 1929 года, китайскими властями были арестованы более двух тысяч советских граждан: рабочих и служащих КВЖД, сотрудников консульства в Харбине. Несмотря на направленные СССР ноты протеста, призывавшие к гуманному отношению и освобождению незаконно арестованных советских граждан, арестованные советские граждане содержались в невыносимых условиях. Более десяти человек были обезглавлены[1]. Несмотря на требования освобождения арестованных, заявленные советским правительством, они в течение нескольких месяцев продолжали находиться в заключении в невыносимых условиях.
Группа Шелестова в полном составе собралась в приемной Берии. Оперативники не успели даже рассесться по стульям, как открылась дверь и в приемную вышел Платов.
– Вы здесь? – прозвучал риторический вопрос.
Комиссар госбезопасности осмотрел каждого оперативника с ног до головы, но, скорее всего, не для того, чтобы убедиться в том, что сотрудники имеют опрятный внешний вид. Судя по его задумчивому взгляду, думал Петр Анатольевич сейчас совсем о другом. Наверняка уже строил в голове какие-то схемы, соотносил силы сторон, планируя предстоящую операцию.
– Заходите. – Посторонившись, Платов пропустил всех четверых в кабинет и плотно закрыл дверь.
В кабинете Берии царил полумрак. Сам нарком сидел в углу, прижимая наушник и поворачивая ручку большого радиоприемника с зеленым глазком. Оперативники замерли в ожидании, но Берия, не поворачивая головы, жестом велел проходить. Что он слушал, какие радиостанции заинтересовали наркома, никто пока не знал. Группа уселась у стены в ряд на стульях, Платов, положив на стол папку, уселся у приставного стола. Ждать пришлось еще минут пятнадцать. Наконец Берия выключил радиоприемник, положил на столик наушники и неслышно прошел к своему рабочему столу. Сегодня нарком был одет в гражданский костюм и рубашку с галстуком. Видимо, он только что вернулся с какого-то официального приема на уровне правительства.
