1Долговязый и нескладный подросток, в красно-синей в клетку рубашке и выцветших от бесчисленных стирок штанах, мертвой хваткой вцепившись в руль старого черного велосипеда и неистово крутя босыми ногами педали, мчался по грунтовой дороге, оставляя за собой непроницаемую пылевую завесу. Борис, так звали мальчишку, то и дело оглядывался, чтобы вдоволь налюбоваться и от души насладиться полученным результатом. В больших серых глазах на некрасивом и слегка асимметричном лице загорался дьявольский огонек, казалось, готовый вот-вот подпалить копну давно не стриженных и выгоревших на солнце волос; тонкие бескровные губы складывались в некое подобие улыбки, не претендующей, впрочем, на особую веселость.Да, Борису безумно нравилось, когда сзади за велосипедом поднимались густые клубы так вероломно потревоженной дорожной пыли. Но сказать, чтобы это его забавляло, веселило, вызывало смех или наполняло сердце радостью, наверное, нельзя. Его вообще давно уже мало что могло по-настоящему развеселить. Очень давно. Целую вечность. Нет, он не веселился, а попросту не мог удержаться от этого немудреного действия – пылить колесами, направляя велосипед как можно ближе к обочине, где в основном и скапливалась необходимая субстанция из мельчайшего песка. Словно таким образом проводил границу между темным прошлым, от которого хотел убежать, и светлым будущим, к которому следовало бы стремиться. Но на самом деле, он не убегал от прошлого (действительно темного и страшного) и не стремился в будущее (каким бы заманчивым и перспективным оно не представлялось). Он всего-навсего поднимал в воздух обычную дорожную пыль.Всего-навсего.Но все же сегодняшняя пыльная операция не шла ни в какое сравнение с прежними – с теми, во время которых к багажникам велосипедов привязывались свежесрубленные молодые березки из ближайшей рощицы, принесенные в жертву исключительно ради этой цели – поднять в воздух как можно больше серой удушливой пыли. Вот это была буря! Настоящий торнадо. Оказаться внутри такой тучи – участь незавидная. Впрочем, дорога эта почти всегда была безлюдна, и вдруг случившаяся пыльная аномалия вряд ли могла вызвать чье-либо неудовольствие или, не дай бог, раздражение. Поэтому здесь подобное действо издавна считалось среди не шибко избалованных развлечениями подростков (Борис, безусловно, возглавил бы их рейтинг, если бы такой кем-нибудь велся) вполне себе безопасным. Если не злоупотреблять, конечно. Он и не злоупотреблял. За нынешнее лето на его совести ни одного загубленного деревца (а за других, если что, он не в ответе). Причина, конечно, вовсе не в проявленном милосердии – просто подходящей компании, с тех пор как он оставил школу, больше не находилось.По обе стороны от грунтовки ни домов, ни построек – лишь золотистые поля, зеленые пастбища с пасущимися стадами, нечастые перелески и опять поля. И так – до самого горизонта. Дорога соединяла две разные части одного достаточно большого по площади, но преимущественно одноэтажного, откровенно провинциального городка, разноцветные кровли домов которого угадывались вдалеке. Уже только по одним крышам легко можно было догадаться, что та часть населенного пункта, со стороны которой ехал (и рядом с которой проживал) Борис, является куда как менее благополучной (сплошь двускатные крыши – серый, унылый шифер), чем та, что виднелась впереди (крыши мансардные, шатровые с фронтонами – яркая, радостная черепица).Впрочем, относительно благополучная часть городка Бориса в данный момент (да и, собственно, вообще) совершенно не интересовала – попасть в нее при желании можно было и куда более коротким путем, – направлялся он вовсе не туда.Подкатив к показавшемуся вскоре справа от дороги небольшому одинокому, явно страдающему от несправедливого местоположения магазину (о том, что это именно магазин, извещала выцветшая вывеска на его фасаде), мальчишка, не снижая скорости, свернул с проезжей части на разбитую, зарастающую густой травой подъездную дорожку. Хорошенько потрясся на ее жутких колдобинах, рискуя пробить колеса, и подрулил к обветшалому зданию с двумя грязными окнами, забранными ненадежными – больше для виду – решетками. Не жалея покрышек, с юзом затормозил. Небрежно бросив велосипед на землю – тот жалобно зазвенел, – бодро направился к входу.С трудом открыл тяжелую, на мощной пружине, дверь – всю в ошметках от старых многолетних объявлений (новых давно уже никто не клеил: появились более посещаемые заведения – бар, например). Сверху над дверью тихо и грустно тренькнул миниатюрный металлический колокольчик, предназначенный извещать продавца о возникшей необходимости занять место за прилавком. Правда, особой надобности в примитивном устройстве, пожалуй, не было: захлопнувшаяся через секунду дверь – опасно задребезжали стекла в окнах – разбудила бы и мертвого.Покупателей в магазине Борис, как и следовало ожидать, не застал. Неудивительно для этих краев. Здесь свой уклад, свои привычки, свои нравы и свои обычаи – все свое, родное. И ходить за покупками с утра (а 11.00 – это, безусловно, утро, а для кого-то – и довольно раннее) считается тут последним делом. Ну, разве что в случаях, не терпящих отлагательств. Но любые случаи, если и соизволяли время от времени происходить в этом забытым богом местечке, то непременно обладали удобным свойством – добросовестно терпеть, и поэтому небольшой зал магазина после открытия (обычно в 10.00, но раз на раз не приходилось), как правило, долго еще пустовал. Борис зашагал к высокому прилавку, на ходу отсчитывая извлеченную из кармана штанов мелочь, обильно сдобренную засохшими хлебными крошками.Не сразу из-под прилавка, кряхтя и охая, материализовался заспанный продавец – усталый полноватый мужчина лет пятидесяти, слегка раздраженный явно не ожидаемым в это время визитом.Не сочтя необходимым хотя бы поздороваться, не говоря уж о том, чтобы поинтересоваться этим самым здоровьем, подросток с ходу безапелляционно заявил:– Пачку сигарет.Продавец поднял на него удивленный взгляд – недоверчиво поползли вверх рыжеватые кустистые брови.Только тогда подоспело необходимое для дальнейшего взаимодействия уточнение:– Для отца.Это прозвучало как пароль. Отзыва, правда, не последовало.Мальчишка сильно дунул в ладошку, выметая крошки (продавец брезгливо поморщился), и занес ее над прилавком. Звякнули перекочевавшие из его хрупкой руки в неохотно подставленную мясистую ладонь продавца монеты.Пока мужчина тщательно – несколько раз – пересчитывал деньги, Борис от нечего делать принялся разглядывать предлагаемый к продаже ассортимент товаров на покосившихся, готовых не сегодня-завтра обрушиться витринах и возле них. Какой ерунды здесь только не было. Ведра, лейки, кастрюли, сковородки. Интересно, это вообще кто-нибудь покупает? Вот, например, оцинкованный таз – зачем он нужен?… Или алюминиевая стремянка – ну это ладно… Траурные венки – ну да, это, несомненно, нужно, товар всесезонный... Лопаты (ну да, понадобятся венки, могут понадобиться и лопаты), вилы, грабли – всё без черенков. Ага, а вот и черенки – стоят отдельно, в углу. А на одном из них – красный колпак с когда-то белоснежным, а теперь грязно-серым помпоном. Наверное, еще с прошлого Рождества пылится… Он, сам того не желая, вспомнил прошедший праздник, так и не принесший ничего, кроме очередного разочарования. Даже снега не выпало. Что уж говорить про подарки...Невеселые воспоминания пресек продавец, положивший на выщербленный деревянный прилавок мягкую пачку самых дешевых сигарет: денег хватало исключительно на них, без сдачи.Борис, ни мало не заботясь о сохранности содержимого пачки (сам он не курил и даже не пробовал, и сигареты действительно предназначались отцу), засунул ее в карман тесных штанов, из которых он давно вырос, развернулся и собрался уходить, но ненароком бросил взгляд на только что включенный продавцом черно-белый телевизор под самым потолком.Парнишка остановился как вкопанный.По телику транслировали популярное шоу. Его бессменная и безумно красивая ведущая нараспев произносила номер телефона. Дело, по всей видимости, подходило к финалу, и она завлекала в ловко расставленные ушлыми продюсерами сети новых отчаянных участников, наверняка справляясь с этой задачей на сто процентов. Звали красотку Анна, и это простое имя, как ни странно, очень шло ей. Вообще-то, Борис давно знал о существовании этого шоу, когда-то даже смотрел – всего несколько выпусков, но каких! – и с первого взгляда влюбился – и в шоу, и в его сногсшибательную ведущую. Но телевизор в их доме года два как не работал, и с этим приходилось мириться. А сейчас вновь вспыхнуло подзабытое чувство, и он, взволнованный и возбужденный мальчишка, шепотом повторяя заветный номер, старался запомнить его раз и навсегда, чтобы в кои-то веки решиться на поступок и не упустить своего шанса. А что? Он с тех пор достаточно повзрослел, а Анна стала еще краше и еще желаннее. И это ли не веские причины попытать счастья, раз уж такая возможность предлагается ему в данную секунду прямо с экрана? Имелись, конечно, некоторые нюансы, но это дело пятое, как говорит отец (у него давно уже все дела – пятые).Продавец неодобрительно посмотрел на застывшего на месте и пускающего слюни юнца и даже громко кашлянул несколько раз подряд. Но тот, окончательно увлекшись телепередачей, не обращал на него никакого внимания, явно предпочитая его обществу сверкающую мало прикрытыми прелестями сексапильную ведущую. – Как отец, Борис? – не выдержав, спросил мужчина, хотя маловероятно, что его могло заинтересовать истинное положение вещей в чужой семье. Паренек, услышав такое обращение, несколько удивился – не думал, что продавец знает его имя, – и, хоть и с неохотой, вынужден был оторваться от телевизора:– Ничего. Держится. – Он опять повернулся к экрану, но на всякий случай – ведь передача все еще продолжалась, а пульт находился в руках продавца, – кинул через плечо: – Привет вам передавал.– Ну-ну… – не поверив, закивал продавец, не находя слов для новых вопросов: он не имел чести быть знакомым с отцом мальчишки лично. И вряд ли когда-нибудь стремился или будет стремиться к такому знакомству. Слухами земля полнится, как говорится. И этих слухов вполне достаточно, чтобы у не пренебрегающего ими сложилось мнение о любом пришлом. А Борис и в первую очередь его родитель именно таковыми – пришлыми, заезжими, не нашего прихода, чужаками – и являлись. Данные статусы – как и не отличающиеся разнообразием мнения аборигенов об их обладателях – с годами не менялись, так уж тут заведено, ничего не попишешь.К этому времени телепередача то ли закончилась, то ли просто на время прервалась громогласной рекламой новейших моющих средств, и Борис, к огромному облегчению продавца, наконец вышел из магазина. Мужчина, убавляя пультом звук орущего телевизора, с жалостью смотрел подростку вслед, на секунду допустив крамольную мысль: может, ребенок не так уж и виноват. Затем от греха подальше вовсе выключил телевизор и с явным удовольствием снова скрылся под прилавком: следующий покупатель заявится еще не скоро (если вообще заявится) – можно вздремнуть часок-другой, а там – пора и закрываться.На улице Борис подошел к лежащему на земле велосипеду и первым делом, достав из набитого ключами и всякой дребеденью подсумка небольшой гвоздь, нацарапал им только что услышанный номер телефона прямо на черной раме. Вряд ли он когда-нибудь забудет заветную комбинацию, но все же так будет вернее. Набрав в легкие побольше воздуха и шумно сдунув с рамы кусочки отколовшейся краски, Борис некоторое время любовался корявыми цифрами. Затем выбросил разом ставший ненужным гвоздь, пытаясь при этом попасть в сидящую неподалеку облезлую одноглазую кошку. О том, что кошка, несмотря на свой жалкий вид, не была бездомной и жила в магазине, он, конечно, знал, но это его не остановило. Гвоздь опасно просвистел над звериной головой. Напуганное животное выгнуло взъерошенную спину и устрашающе зашипело. Довольный мальчишка, великодушно оставив кошку в покое – живи, я сегодня добрый, – поднял с земли обреченно застонавший велосипед, проворно оседлал его и погнал обратно, в сторону той – менее благополучной – части города, рядом с которой с определенного времени вынужден был прозябать вместе со своим никудышным отцом. Даже не в менее благополучной части зачуханного заштатного городка, а всего лишь рядом с ней.Всего-то лишь…Весело (да-да, вот теперь именно весело) напевая что-то невнятное, Борис быстро набрал максимально возможную скорость. Казалось, что старый велосипед яростно протестует. Он, как человек-оркестр, умудрялся одновременно извлекать из своих состарившихся деталей целый сонм разнообразнейших – пусть и не слишком музыкальных – звуков: дребезжал неплотно прикрученными, болтающимися крыльями, лязгал разбитыми шатунами педалей, бренчал подсумком с ключами, гайками и гвоздями и, конечно, позвякивал плохо закрепленном, болтающимся на руле никелированным звонком. В общем, просил пощады. Но юный хозяин был безжалостен и скорость не снижал. Он то и дело отпускал руль, поднимал руки вверх и отчаянно махал ими, приветствуя пасущихся вдалеке коров, овец и коз; снимал с педалей и вытягивал вперед длинные тощие ноги. И при всем при этом, не переставая, что-то кричал – торжествующее, но невразумительное.Быть счастливым. Нет, не так. Быть почти счастливым.Такое он мог позволить себе нечасто. Только здесь, на этой дороге. Да и то не всегда. Только утром, когда никто не увидит. Почему именно здесь, почему не дома, например? Потому что дома он, несмотря на то, что был предоставлен самому себе, почувствовать себя хоть капельку счастливым при всем желании не мог. Да, посторонних глаз вроде бы не было (отец не в счет) – это так, но… Казалось, что сам умирающий дом, злобный и ворчливый, внимательно наблюдает за ним бесчисленными проницательными глазами. Следит из каждого угла, из каждой щели, поставив себе цель непременно пережить несносного мальчишку. И на том лишь и держится, не разваливается. Хотя, разрушившись, мог бы погрести под собой ненавистного жильца, но, видимо, хочет еще пожить напоследок в тишине и покое. Чем, собственно, не угодил деревянному брюзге относительно тихий Борис, неизвестно, но, вне всяких сомнений, так это и было.Но, возможно, все скоро изменится. Начало положено. Сегодня. Только что. Славное, хотелось бы думать, начало.Он задрал голову и долго, подвергая себя риску сокрушительного падения, смотрел в высоченное летнее небо. В манящей, но недоступной синеве крались в неведомые края невесомые облака, во всех направлениях черно-белыми молниями то и дело проносились сумасшедшие ласточки. Казалось, ничто не предвещает беды. И только высоко-высоко, почти невидимой точкой застыв на месте, хладнокровно наблюдал за земной суетой и подыскивал себе в мутных водах местной реки очередную жертву одинокий безжалостный хищник.Скопа.Борис опустил голову, чуть снизил скорость и дал отдых уставшим ногам. Велосипед под ним затих и лишь благодарно шуршал по грунтовке изношенными покрышками.
