– Мы на лодочке катались,
а под лодочкой вода.
Девки юбки замочили,
а на Сашку вся беда!
Деда Ваня вместо «Здрасьте»,
пел про лодочные страсти.
Девок я не знал тогда,
на меня за что «беда»?
Дед – отец моей бабули!
Прадед – длинно, вот уж дули.
Пел роскошно «дед» Иван,
я ему не подпевал.
Пел, когда сажал картошку.
Пел, когда грибов лукошко.
Пел, на нервах мне играл.
Я вообще не подпевал.
И от деда втихаря
пробирался в стайку я.
В царство солнечных лучей,
заглянувших из щелей.
Запах свежесбитых досок,
а на стенках криво, косо
в гордом таинстве металла
инструментов здесь не мало.
Все на солнышке блестят —
хром бочков, червлёный взгляд.
Пилы, пилки, натфилёчки,
бокорезы и тисочки,
тут стамески, рашпиль есть,
пассатижей, ну не счесть.
Вот лежит большой рубанок,
в свежей стружке, как подарок.
Тут раздолье, тем, кто крут,
руки у кого растут,
из-под правильного места.
Боже, как же интересно!
– Мы на лодочке катались!
К стайке дед Иван идёт,
махом мы ретировались,
может мимо проплывёт…
Дед прищурился, склонился:
– Что, Сашулька, заблудился?
Ничего пока не трожь,
научу, как подрастёшь!
Время шло. Подрос малёк.
Только Деда Ваня слёг.
Фронт. Раненье. Слёг. Болит.
Не поёт. Не говорит.
– Мы на лодочке катались…
Пел я сам, давясь от слёз,
строчки в памяти остались,
дальше я без Деда рос…
Сердцем ощутил тогда,
как ко мне пришла беда.
