Надежда Косолапкина
Бабадеш
Мама погасила в комнате свет и вышла. Натягиваю одеяло до подбородка. Здесь, под теплым крылом пухового уюта, я мечтаю. Я – маленькая девочка, ученица 3 «Б» класса. Я мечтаю о самом сокровенном. Я представляю, как утром открою глаза и увижу окно в бабушкином доме. Я так крепко зажмуриваюсь и так искренне прошу сотворить чудо, что в глазах начинают мелькать черно-белые полосы, а веки от напряжения размыкаются.
И вот происходит чудо. В пятницу вечером мы садимся в поезд. Обычный советский вагон сообщения Бийск – Алма-Ата. До Барнаула состав ползет голодной гусеницей, останавливается у каждого жирного кустика и проглатывает пассажиров мелких поселений. Вагон полупустой. Попутчики знакомятся, бабушки угощают домашними пряниками из целлофановых мешочков, соседи на боковых местах азартно режутся в карты. Мы с родителями играем в «отгадай предмет».
Колеса ритмично отбивают главный хит моего детства: «Я еду в гости к бабадеш». Бабадеш значит бабушка и дедушка. Когда мне было два годика, я любила бегать и упрощать слова. Я подбегала к бабушке и говорила «баба», а потом разворачивалась и неслась к дедушке с воплем «деш!». Так и прижилось – Бабадеш.
Начинает смеркаться, поезд прибывает в город Барнаул. Толпы людей носятся по вагону, новые попутчики рассовывают необъятные поклажи. Народу много. Кто-то шутит о «селедках в банке, которым живется свободней». Не верю. Разве может быть что-то прекрасней спертого вагонного воздуха и похрапывания утомленных пассажиров? Совсем скоро будет станция «Т», где нас встречают бабушка и дед.
Они приехали на красно-оранжевом москвиче 412-й модели. Снаружи минус тридцать, поэтому они сидят в машине и обсуждают завтрашний день. К ним едет сын с семьей. Это большое событие.
Показалась телевышка поселка.
– Одевайся, – командует отец. Я быстро натягиваю одежду. Мама бережно расправляет бахрому красного шарфа. Мы идем через спящий вагон к выходу. Зевающая проводница выходит с нами в тамбур.
– Х-шшш, – скрипят тормоза, и нас отбрасывает в сторону. Резким рывком тетя-проводник открывает дверь и поднимает порог. Грохот такой, что невольно затыкаю уши.
– Спасибо, – говорит отец и спрыгивает на землю. Я приземляюсь к нему на руки. Сумка. Мама. Отец ловко пристраивает сумку на плече и уводит нас от поезда. В стороне вокзала мелькают две фигуры.
– Бабушка! – кричу я и бегу навстречу.
– Внученька, – слышу ее голос, и внутри зажигаются звезды.
Утром я медленно открываю один глаз. Кружево, кружево, полоска тюля. Размыкаю веки: окно! Самое родное, самое любимое. С меня ростом, широкое прямоугольное окно с белыми рамами. Рядом второе. Повторяю процедуру еще раз. Все по-настоящему! Пора появиться к завтраку.
С кухни слышатся громкие голоса. В дверную щель рвется блинный дух. Бабушка печет блины. Не-е-т. Торопиться ни к чему. Нужно строго соблюсти ритуал и одеться в местную одежду. Открываю трюмо, перебираю вещички, оставленные поколениями. Старые штаны брата Федьки-медведьки, роскошная вязаная кофта из Германии тети Тамары, мои желтые колготки с голубой заплатой на коленке (видимо, бабушка заштопала!), кепка сестры Машки-чебурашки и короткие шорты для футбола. Темно-синие, с белыми лампасами! Они самые живучие. Семеро внуков, тысячи футбольных матчей, а все как новенькие!
Синие шорты и красная кофта на больших пуговицах идеально сочетаются с подкрашенными красным фломастером губами и ногтями. Косу заплела по-модному – набок. Гордо, с третьеклашечным выражением лица и уверенностью первой красавицы на деревне, выхожу в кухню. Хотела еще портфель привезти, да мама не разрешила!
