Письмо от сэра Альберта пришло в начале декабря: легкий морозец прихватил раскисшие дороги, но снежный покров еще не лег, и почтовые кареты могли посоревноваться в скорости с поездами. Я ждал этого письма три месяца – с того момента, как узнал, что у старого друга семьи хранится древний том по истории волшебства, подаренный моим дедом его отцу. Я нашел упоминание о книге в описи семейной библиотеки, когда разбирал документы, перешедшие мне по наследству.
В тот ненастный день на исходе августа я впервые после долгого отсутствия вошел в двери опустошенного заразой особняка. Казалось, время в нем застыло: все было в точности так, как я помнил. Белели колонны поддерживающие балкон над входом, гулко отзывалась на шаги узорчатая плитка в холле, изящно изгибались, уходя вверх, перила лестницы… И все же я ощутил какую-то… неправильность. Нечто тревожное проросло в душе, заставив сердце на миг сбиться с ритма.
– Здесь пыль. – Недовольный голос Эбигейл расколол тишину, заставив меня обернуться.
Она вошла следом, моя волшебная леди, безупречная в своем модном наряде, и своей безупречностью только подчеркнула унылое запустение родового гнезда. Я дернул уголком губ и ответил:
– Слуги приведут все в порядок.
– Уж мы постараемся, сэр, – миссис Кук важно кивнула в подтверждение своих слов и удивительно тепло, почти по-матерински, улыбнулась мне.
И все же я не мог не заметить, как больно ей видеть Мэллоун-холл таким, как страшно в него возвращаться. Бессменная властительница очага хмурилась и поджимала губы, опасливо поглядывая по сторонам. Словно боялась, что зараза убившая мою семью все еще здесь.
– Все хорошо, миссис Кук? – решился спросить я и услышал, как ехидно фыркнула Эбигейл.
– Конечно, милорд. С вашего позволения.
Я проследил за неловкими, торопливыми шагами кухарки, за которой последовали столпившиеся на пороге горничные, и покачал головой.
– Эбигейл, ты не могла бы…
– Не могла бы.
– …вести себя прилично. – Все-таки закончил я.
С каждым днем она становилась все невыносимее. Колкости, замечания, молчание в ответ на мои вопросы, неуместные комментарии при посторонних и прислуге – вот неполный список самых безобидных проявлений дурного нрава разочарованной фэйри. Ее настроение переменилось в тот вечер, когда я отказался немедленно отправиться к Источнику Истинного Волшебства, и с тех пор становилось все хуже.
– Зачем? – Эбигейл вздернула нос и решительно направилась вверх по лестнице, показывая, что мой ответ ей не интересен.
Я только вздохнул и потер переносицу, что с ней делать, я не представлял. Впрочем, меня ждали дела куда более определенные и понятные, чем попытки растопить сердце фэйри. В них я и погрузился…
Мы прибыли в Мэллоун-холл утром – солнце едва встало и разогнало ночную темноту, превратив ее в серость дня – но стоило мне зайти в кабинет отца и приняться за бумаги, как время будто бы ускорилось. Мне показалось, что я моргнул и вдруг обнаружил себя в комнате, полной сизых, пусть пока и прозрачных сумерек. Еще немного и без свечей ничего будет не разобрать… На письменном столе выросли стопки писем, расписок, журналов, лежали какие-то клочки бумаги (непременно с важными заметками!); у стола высилось несколько разномастных кучек того, что я посчитал мусором, а на стуле ждало то, что я собирался внимательно изучить перед сном, уже в комнате, после того, как внесу в дневник записи о сегодняшнем дне.
В спальне успели прибраться и проветрить ее, и хотя сквозь ароматы сушеной лаванды и нагретого солнцем сада все-таки пробивался тонкий душок пыльного запустения, я почувствовал привычный уют. Словно бы я вернулся не спустя год, не в пустой дом, не в сопровождении новых слуг и вредной фэйри, а после завершения очередного курса в университете… Словно был я не полноценным хозяином поместья, тринадцатым графом Мэллоуном, а все еще младшим сыном, и внизу меня ждал праздничный ужин, на котором отец, сидя во главе стола, произнесет речь, мать тепло улыбнется, Джозеф отпустит пару очаровательных колкостей, Маргарет, конечно, им рассмеется, а после, когда я вновь вернусь в спальню, меня будет ждать Дали… Я сжал зубы, и, переложив на стол принесенные с собой описи, вцепился в спинку стула, до боли и судороги стиснув пальцы. Может, этого я и боялся, когда день за днем оттягивал возвращение домой? Всех этих воспоминаний: об отце и матери, о хотевшем убить меня брате, о сестре, что готова была пойти по его стопам, о Дали, не остановившейся ни перед чем, чтобы меня защитить…
