В безбожной тишине среди белесых стен, прожженных шепотом усопших душ, стучало сердце молодого человека – одного в просторном помещении. Он, сгорбившись, стоял над жестяным столом, над телом, чья мертвенная кожа вызывала лишь скорбь и сострадание во взгляде переносивших его санитаров. Секционный зал морга едва полнился теплотой от батареи, до безобразия покрытой ржавчиной. Над ней через неширокие оконца цокольного этажа сочился дневной свет, что пробивался сквозь густое полотно метели, баламутившей природу. Свежесть, проникавшая сквозь не залепленные скотчем окна, с трудом боролась с вонью хлороформа, кала и мочи. И только тихое дыхание, живое, как родниковая вода, из раза в раз тянулось в унисон жужжащим лампам, освещавшим зал искристым серебром.
Игла, вонзившись в кожу, проткнула ее, как восковую каплю. Рука взметнулась, и ткань сомкнулась в новом шве, выманив наружу слезу холодной крови. Лезвия ножниц сошлись, оставив краешек нити торчать из груди. Мужчина положил инструмент на стоявший рядом столик, вытянулся до бодрого покалывания в теле, а затем взялся за трость, до этого опертую о стол, поднял большую спортивную сумку и похромал к стулу. Усевшись, расправил руки на подлокотниках и взглянул на длинное пространство, уставленное металлическими столами с телами, лежавшими на них. В дальней стене находились квадратные секции холодильных камер, а слева от них – два высоких бледно-желтых шкафа с приоткрытыми дверцами. Врач затравленно вздохнул, выпрямив левую ногу, и произнес под нос:
– Очередной день улетел.
Среди крови, сочившейся в корыто, под железным ложем трупов, пребывавших свои последние часы над поверхностью земли, мужчина выглядел весьма спокойным, и на лице его не выделялись нотки траура. Он игриво постукивал пальцами по жестким подлокотникам, мыча мелодию, игравшую в его голове. Врач даже не встрепенулся, когда под шум раскрывшихся дверей в зал вошел человек в полицейской форме. Тот приветливо махнул ему рукой, подошел к небольшому деревянному столу и бросил на него папку. После этого обернулся и со взглядом, полным недовольства, заговорил:
– Фу, ну и вонь! – мужчина помахал рукой у носа и продолжил: – Родь, я тут тебе дельце одно принес. Просили разобраться побыстрее.
– Кого просили? – вредным голосом поинтересовался Родион.
– Меня…
– Вот ты, Саш, и разбирайся! – оборвал Родион. – Сегодня я всех пациентов отпустил.
– Там такая женщина непростая, – говорил полицейский, выхаживая по залу с выискивающим выражением лица, – мегера вылитая! Хочет утром получить все результаты, чтобы в обед похоронить сына.
– А меня это не волнует, – сложив руки на груди, буркнул Родион. – Пусть ждет. – Он отвернулся к окну и надрывисто вздохнул. – И все просят-просят, каждый день просят. Я почему-то никого ни о чем не прошу.
– Ну да, хорошее, Родь, быстро забывается, – усмехнулся Александр.
– Это ты о чем? – оживился Родион.
– Нога, – мужчина кивнул на правую ногу Родиона и продолжил: – Всей больницей собирали на нее, забыл?
– А я и не просил. Тьфу, будь она неладна. Сам виноват, нужно было рану обработать вовремя!
– Так что, посмотришь бедолагу?
– Хорошо, – Родион расплылся в язвительной улыбке и добавил: – Завтра! А сейчас мне пора домой. Там голодный Костик ждет.
– Костик подождет, – сказал полицейский. – День на дворе, а ты домой собрался. Или твоему начальству доложить?!
Родион встал, взял трость и подступил к рабочему столу. Опершись на него рукой, взглянул на папку, на которой было написано: «Петр Дмитриевич Гринев». Он пролистал несколько страниц, не вчитываясь в историю, а затем спросил:
– Опять чей-то сынок разбился на машине, и просите не найти в нем наркотиков и алкоголя? – он раздраженно фыркнул и добавил: – Чей заказ?
