Попыталась привести мысли в порядок.
Итак, что мы имеем?
Мозги затуманенные - одна штука.
Руки - две, замерзшие и немного дрожащие.
Ноги в странных ботинках, явно не моих, более того, однозначно
мужских и намного больших, чем мои собственные - пара. Вернее, по
паре и ног, и ботинок.
Платье серебристое вечернее, которое в лесу смотрелось даже
нелепее, чем чужая обувь - одна единица. Но хоть
по-размеру.
Куртка непонятно с какого чужого плеча - одна. Хотя, цитируя
классика, хотелось сказать "куртка замшевая - три...
куртки."
Ноги в светло-коричневых замшевых сапогах - две штуки...
Так, стоп, какие ноги? Уже ведь были ноги!.. И те, первые, были
мои, а эти?..
Путаясь в высокой поросли, неуклюже обошла камень с другой
стороны и увидела...
Ох ты ж яйца всмятку!
Прямо на земле лежал молодой мужчина в количестве одной штуки. И
на груди у него было бордовое пятно крови, тоже одно...
Мёртвый, что ли?..
Так, кто это? И где я? И вообще, что тут происходит?..
И внезапно в голове стали ретроспективно всплывать картинки
неудавшейся новогодней вечеринки, потом девичника, потом какого-то
странного мужика, а потом...
- Во-о-ова-а-а, - рыдала я в трубку, - забери меня
отсю-ю-юда-а-а...
Мой брат, как всегда собранный и занудно-педантичный, спросил
чётко и по делу:
- Откуда?
- Отсю-ю-юда!.. - снова вразумительно объяснила я. - Из
клуба-а-а...
- Глаша, из какого клуба? - резкий голос из динамика попытался
прорваться в мой мозг, но тот не поддался.
- Из ночно-о-ого...
- Да я понял, что не с утренника. Адрес говори! - брат почти
кричал, так я его раздражала сейчас. Ну понятно, дурная младшая
сестра, которая мешает его личной жизни...
- На Пушкинской это-о-о... - всё же попыталась объяснить я. - С
сиреневыми лампочками на входе-е-е...
- Ладно, найду, - пообещал брат. - Жди!
И отключился...
А мне что делать, пока брат приедет? Новый год ведь скоро! А
я... А он... А он меня бросил... Стас этот, козё-ё-ёл...
От этой мысли зарыдала еще сильнее, сидя на банкетке возле
гардеробной. Девочки-сотрудницы безуспешно пытались успокоить. Да
как можно успокоиться, если он... он...
Предатель он, вот кто! Бросил перед самым Новым годом! И с этой
селёдкой слабосолёной, Снежаной, сидит сейчас зажимается! У-у-у,
сво-о-олочь...
- Ну ты чё, дурочка, ревёшь, - сказал брат с порога. - Что
случилось-то?
От его этого "дурочка" вообще захотелось повеситься. Да, конечно
я дурочка. Даже не так. Я - дура! Дура набитая, что поверила
Стасу!
И он же, главное, так красиво ухаживал, букеты-шмукеты,
обниманцы-зажиманцы...
Ну почему-у-у? Почему он так со мной? И главное, просто бы
бросил! А так, оказывается, поспорил, что сможет любую подцепить за
две недели...
От того, что именно я оказалась этой любóй, что именно меня
потом не высмеял только ленивый, стало очень больно и до жути
обидно...
А сам со Снежанкой зажиматься стал! И она, лапша китайская, прям
прилипла к нему, будто всю жизнь только об этом и мечтала. Ну а что
ей, курице общипанной, ещё делать. Ни рожи, ни кожи, кто ж на такую
воблу сушёную позарится. А поди ж ты... Вот Стас меня на эту
променял...
Вовка кое-как погрузил меня в свой старенький бумер и повёз по
предпраздничным улицам.
- Я тебя сейчас к себе отвезу. А сам к Машке, мы
договорились.
- А й-я?.. - переходя на икоту, спросила у него.
- А тебе я твоих подружаек позвал, чтоб от грустных мыслей
отвлекли.
- Ла-а-адно, - почему-то грустные мысли снова ринулись в мою
голову. - Он сказал, что я толстая-я-я... - завыла я на переднем
сиденье, доставая из бардачка пачку салфеток. - Во-ов, я толстая?
Скажи? То-олстая-я?
