Худощавый светловолосый мужчина, чья бледная щека была разделена на две части зарубцевавшимся шрамом, говорил с Иоахимом. Шрам, давно оставленный вражеским клинком, уродливо растягивался с каждым произнесенным словом и выглядел на лице собеседника чем-то лишним, как трещинка на фарфоровой чашке. Весь остальное обличье говорившего выдавало в нем того, кто полагается на ум, а не на мускулы.
Иоахим повел ухом в ответ на просьбу. Мужчина вздохнул и отпустил Иоахима с рук, позволяя спрыгнуть на пол темной пещеры. Приземлившись на все четыре лапы, Иоахим обернулся.
Воспоминание искажалось и рвалось; из неразборчивой речи мужчины удавалось уловить только несколько слов без контекста. Когда его окликнула тень на границе зон видимости и темноты, он развернулся к ней и ушел, напоследок удостоив Иоахима только легким кивком головы.
Иоахим остался наедине с темнотой, которая вынимала из себя одно воспоминание за другим, словно не в силах решить, какую комбинацию подсунуть ломающемуся от противоречий разуму.
Где я?
Дорога серой линией шла меж двумя половинами густого леса, деля окружающий мир на две зеркально идентичные части. Иоахим сидел в повозке, нарушавшей симметричность окружения.
Женщина, чье лицо тоже пересекал шрам, с тревогой смотрела на него. Лист пергамента в ее сжатой руке превратился в ком.
– Иоахим? – нахмурилась она и, не получив ответа, обернулась на двоих своих спутников. – Я в орденской библиотеке много книжек про магических существ читала, но про вывод фамильяров из шока там точно ничего не было.
– Ты уверена, что он точно… – запнулась сидящая рядом тифлингша, отродье дьявольской крови, – фамильяры же не люди… то есть не принимают форму человека?
– Не принимают, – кивнула первая, – как я раньше думала. Обычно это мелкие инопланары в виде животных или птиц, которых маги призывают в качестве слуг. Они часто разговаривать-то не умеют, только приказы хозяина понимают. Но любое исключение подтверждает правило, особенно если это «исключение» – фамильяр того, кто избран богами.
– Этого еще не хватало, – простонала Октавия.
– О чем вообще речь? – фыркнул рыцарь, эмблема на щите которого показалась Иоахиму смутно знакомой. – Октавия его довела своими разговорами до припадка! Мой друг Иоахим – впечатлительный молодой человек и переживает за отца, а вы, леди Кларимьер, устроили буффонаду!
– Вы, сэр Бивербрук, уже отреклись от своего поэтического слога, – ехидно усмехнулась полудьяволица, – не выпендривайтесь словечками и примите тот факт, что единственный клоун здесь – это вы.
– Не могу согласиться! – осклабился тот. – Сценический псевдоним Трусишка уже крепко занят вами.
После этого выпада рыцарь и дьявольская кровь сцепились в громкой словесной перепалке. Их спутница покачала головой, но не стала вмешиваться. Не разрывая зрительного контакта с Иоахимом, она начала рыться в рюкзаке, доставая мешочек с сушеными травами.
– Надеюсь, эта штука немного приведет тебя в чувство, – пробормотала женщина, приближаясь к Иоахиму.
Когда мешочек оказался сантиметрах в десяти от его носа, Иоахим ударил ее по руке быстрым, но лишенным ловкости движением. Женщина вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, а он сам, не удержав равновесия, свалился на бок.
Вскрик привлек внимание спорящих и заставил их затихнуть на самом пике громкости.
Полудьяволица задала ему вопрос – риторический и неважный на фоне того, что он увидел. Собственное тело казалось ему тяжелым неподъемным камнем. Скованные мышцы ограниченно двигали конечности, и только сейчас, пытаясь подняться, он понял причину.
