Когда в дверь тихонько постучали, стрелки старинных напольных часов чуть-чуть не дотягивалась до половины двенадцатого ночи. Седой мужчина, читавший книгу в кресле-качалке под торшером с зелёным абажуром, ничуть не удивился стуку. Как будто это было обычным делом, что в рождественскую ночь кто-то даже не то что звонит, а негромко стучится, почти что скребётся в его дверь. Он мельком глянул на часы, потом посмотрел на свои наручные, чтобы убедиться, не отстают ли те. Но нет – часы, уверенные и солидные, как и всё в этой квартире, никуда не спешили. Торопливая секундная стрелка у них отсутствовала вовсе, а часовая и минутная двигались так медленно, что казалось, будто часы стоят. Но они шли. Шли точно и аккуратно, а когда наставало положенное время, отмечали его негромким, мелодичным боем. В них ещё жила кукушка, но при последнем переезде она простудилась, охрипла и теперь если и выходила из своего домика, то молча и тогда, когда ей хотелось. Во всех комнатах горел яркий верхний свет. Тихо урчал и подмаргивал электрический камин. Было уютно, тепло и спокойно. На кухне, в пузатом чайничке, под колпаком-матрёшкой, настаивался свежезаваренный чай, и заманчиво пахло чем-то сдобным.
Неторопливо отложив книгу на журнальный столик, мужчина поднялся и, неслышно ступая по ковру прихожей, подошёл к выходу. Встал сбоку от дверного проёма и, держа левую руку в кармане домашней куртки, не спрашивая, кто там, правой резко распахнул дверь. И вот тут-то вся его невозмутимость исчезла, а глаза взмыли поверх одетых на кончик носа очков.
– Вы? Что случилось?
Перед ним на ярко освещённой лестничной площадке стояли его внук Лёнька и внучка Лиза – восьмилетние близнецы, живущие с родителями в том же доме двумя этажами ниже. Оба были полностью одеты, но одеты легко, не по-зимнему: спортивные костюмы, кроссовки, лёгкие куртки, как будто дети собрались на вечернюю пробежку. Чёрные, слегка завивающиеся Лёнькины волосы, даже постриженные коротко, не хотели лежать ровно, и хоть нахально топорщились во все стороны, но все равно не могли скрыть их фамильную черту и предмет вечных насмешек: оттопыренные уши. Как обычно, его куртка была застёгнута лишь до середины, а шнурок на одном кроссовке развязан. Худенькая голубоглазая блондинка Лиза была, напротив, тщательно причёсана и аккуратно застёгнута на все пуговки. Выглядели оба встревоженно: не то что бы испуганно, а скорее расстроенно и смущённо.
– Что с вами? Где родители?
– Все в порядке, дедушка. Ничего не случилось. Мама с папой дома, спят. А мы к тебе, – торопливо заговорил Лёня успокаивающим тоном. Лиза молча смотрела в сторону, а губки её подозрительно подрагивали.
– Вы одни? За вами… с вами, – поправился дедушка, – никого нет?
– Н… нет, – почему-то с заминкой, неуверенно ответил Лёня, а Лиза только отрицательно поводила головой из стороны в сторону, по-прежнему держа её повёрнутой вбок, так что дедушка не видел её глаз.
– Заходите же, – сказал он и, пропустив детей в квартиру, сам вышел на лестничную площадку и прислушался. Было тихо. Дом спал. Это был обычный шестиэтажный многоквартирный дом, достаточно новый, с чистеньким уютным фойе и подземным гаражом. Несколько лет тому назад его сын переехал сюда со своим разросшимся семейством, в большую квартиру на третьем этаже. А чуть позже, когда представился случай и освободилась квартирка на пятом, дед перебрался в этот же дом, решив, что неплохо бы жить поближе к внукам. Это было так чудесно – жить вроде бы как и вместе, и в тоже время в отдельных квартирах, и не надоедать друг другу. Внуки могли, конечно, не спрашивая, вломиться в любое время дня и ночи в дедушкины владения. Могли устраивать кавардак и переворачивать весь устоявшийся порядок верх дном. Но иногда могли и получить вежливый отказ. И не слишком на это обижались, хотя и недоумевали про себя, какие такие могут быть свои, да ещё и «важные» дела, у их дедушки? У человека, который так стар, что помнит время, когда не было айфонов!
