Когда чувствуешь, что ты в центре всех самых страшных событий, то знай, что это не так. Всё ещё впереди!
Самое жуткое всегда поджидает лучшего (худшего) момента…
Ева
Дальше события разворачиваются даже не быстро, а просто стремительно.
Ничего не слышу. Поднимаю дрожащие ладони к голове и… трясу ею, словно оправляясь от контузии, пытаюсь выбить из ушей белый шум. Напрасно.
Скребу кожу на мокрых щеках ногтями. Впиться бы крепче, чтобы полегчало. Расцарапать и переключить внимание с нешуточного растущего страха на физическую боль.
Вижу, как Келлан разговаривает с тем мексиканцем на лестнице, потом к ним присоединяется ещё одна широкоплечая мужская фигура – это именинник. Наблюдаю, как открываются и закрываются мужские рты, как вздуты вены на их шеях, как убийственно блестят все три пары глаз. По всей видимости, разговор идёт на повышенных тонах, но без жестикуляции. Одно неосторожное движение запросто спровоцирует перестрелку.
Слёзы текут, и я размазываю их по лицу вместе с кровавыми разводами. Не могу контролировать это. Тру нещадно.
Хочу ли я подслушать суть их разговора? Нет.
И без того понимаю, – Дагер отдаёт меня. Прямо сейчас.
Вот он оборачивается. В первый момент смотрит сквозь меня, как будто не видит в упор. Или намеренно пытается смотреть НЕ на меня.
Секунда. Вторая.
И только потом глаза в глаза.
Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Лишь одними губами. С надрывом:
«Не надо!»
В это мгновение я даже не дышу. Не знаю, чего жду.
Трусливо сжимаюсь. Шмыгаю носом и, из своих последних силёнок, стараюсь не реветь. Интуитивно чувствую, что мне ни в коем случае нельзя позволить себе такую слабость. Знаю, что он терпеть этого не может.
Келлан сжимает губы и едва заметно сдвигает брови. Больше никакой реакции.
На фоне внешнего безразличия, его пронзающие насквозь глаза пылают яростью. Жуткие. Смотрю в них с каким-то тихим отчаянием, но вижу там только бешенство. Абсолютное.
А потом он и вовсе отворачивается от меня, чтобы закончить разговор.
Моё сердце сжимается, как у человека на грани инфаркта.
Я крепко зажмуриваюсь. И в ту же секунду отчётливо слышу:
– Я передам Первому. Конечно, Дагер, не стесняйся наказывать девчонку так, как считаешь нужным. Ей не следовало уходить с ним.
Распахиваю глаза, чтобы увидеть, как мексиканец поправляет лацканы своего пиджака, сдержанно кивает и возвращается тем же путем, которым пришёл, через двери на лестничную клетку. Келлан остаётся один на один с хозяином вечеринки, если не считать ещё полуживое тело в луже крови, что распростёрто на ступеньках.
Я вижу, как мужчины что-то обсуждают: Дагер стоит, непринуждённо прислонившись к дверному проёму, заложив руки в карманы брюк; именинник явно злится, бьёт кулаком по стене, а потом упирается в неё обеими ладонями, опустив голову вниз. Вот только спокойствие первого пугает меня ещё больше, чем видимая агрессия второго.
Стучу зубами, дрожу с ног до головы, обнимаю себя руками. Стёртые ладони и сбитые колени саднят, но чувствовать это я начинаю только сейчас.
Наверху снова хлопает дверь, впуская двоих охранников, которые занимаются избитым.
Келлан оказывается рядом со мной, хватает меня за запястье и, прежде чем я сама успеваю встать, дёргает вверх, ставя на ноги. Больно. Я тихо шипяще выдыхаю. В этот момент он оскаливается, но даже не смотрит на меня.
– Только не отдавай, – прошу я, умоляя, пока он тащит меня по коридору. – Не надо. П-пожалуйста. Не отдавай.
Противно. Паршиво от собственного голоса.
Келлан не отвечает. Не реагирует. Вместо этого продолжает тянуть меня за собой, по пути давая указания по телефону:
– Нужно, чтобы ты подъехал на задний двор. Мне сейчас нельзя садиться за руль.
