Глава I
Дон Кихот в Лондоне
Саймон Бикот владел весьма скромным поместьем, дававшим скромный доход, но его умственные способности были еще скромнее. Он жил в Уоргроуве в Эссексе и проводил свободное время, то есть все двадцать четыре часа в сутки, браня свою увядшую жену и огрызаясь между делом на сына. Миссис Бикот, преждевременно постаревшая от вечных издевательств, принимала его кислые взгляды и резкие слова как нечто ниспосланное Провидением и неизбежное, но Пол, юноша пылкий, ненавидел бесполезные придирки. Он обладал более острым умом, чем его родитель, и отец семейства, естественно, возражал против сей несправедливости природы. Кроме того, Пол жаждал славы, что тоже составляло преступление в глазах домашнего тирана.
Других детей у Саймона не было, Пол являлся единоличным наследником всех фамильных земельных угодий, и потому нынешний владелец советовал сыну дождаться наследства, ничем себя не утруждая. Проще говоря, старший мистер Бикот, происходивший из династии бездельников среднего достатка, хотел, чтобы и его сын тоже стал бездельником. К тому же, когда расстроенная им миссис Бикот удалялась в слезах в свою комнату, единственным, на ком ее мучитель мог сорвать свое плохое настроение, оставался Пол. Если бы этот мальчик для битья уехал, его отцу пришлось бы отказать себе в этом удовольствии, ибо слуги не любят, когда их ругают без всякой причины. Много лет мистер Бикот-старший отводил душу, вымещая на домашних свое дурное настроение, но в двадцать пять лет Пол, наконец, счел, что это слишком солидный возраст, чтобы продолжать терпеть оскорбления, и объявил о своем намерении завоевать Лондон в качестве бумагомарателя.
Родители ответили на это многословными возражениями. Миссис Бикот, верная своей натуре, расплакалась и заговорила о птенцах, вылетающих из гнезда, в то время как ее муж, надувшись, как лягушка, и покраснев, как бородка индюка, разразился потоком самых отборных выражений. В ответ Пол объявил день своего отъезда, чем заставил его разойтись еще больше. После этого мамаша Бикот удалилась в свои покои в сопровождении горничной, жженых перьев и нюхательных солей, а папаша, в качестве последнего и решающего довода, фигуральным образом застегнул карманы.
– Ни одного шиллинга ты от меня не получишь, – сказал Бикот-старший, добавляя к каждому слову цветистые эпитеты.
– Я ничего не прошу, – заявил Пол, сохраняя самообладание, поскольку этот рассерженный индюк все‐таки был его отцом. – Я накопил пятьдесят фунтов. Не из моих карманных денег, – поспешно добавил он, предвидя дальнейшие возражения. – Мне заплатили их за рассказы.
– Проклятая торгашеская наследственность! – фыркнул отец семейства (на самом деле он употребил более сильные выражения). – Дядя твоей матери занимался торговлей. Слава богу, никому из моих родных никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь трудом, физическим или умственным. Бикоты всегда жили как джентльмены.
– Я бы сказал, как овощи, судя по вашему описанию, отец.
– Попрошу без наглости! Как ты смеешь позорить свою семью? Подумать только, сочинитель! Полная чушь, не сомневаюсь. – Последовало еще несколько выразительных эпитетов. – И, готов поклясться, ты взял деньги, взял!
– Я только что сообщил вам, что взял только собственные деньги, – спокойно сказал Бикот-младший. – Буду жить в городе на свои сбережения. Вернусь, когда сделаю себе имя и состояние.
– Никогда! Никогда! – закулдыкал индюк. – Если ты окажешься в сточной канаве, то можешь валяться там всю жизнь. Я вычеркну тебя из завещания.
