- Юля, вставай.
Неприятный толчок в плечо
прерывает мой сладкий сон, и я с неудовольствием щурю глаза. Как же сильно я не
выспалась! Полночи провозилась на жестком тонком матрасе. Мама мне его кинула
на пол, когда братик заболел и потребовалось уступить ему свою кровать.
- Уже утро? – зеваю.
- Опоздаешь! – назидательно
говорит мама, и грозит пальцем.
Она, в домашнем застиранном
халате и рваных тапочках стоит и мерзнет, обняв себя дрожащими руками.
Наверное, опять не спала полночи и ухаживала за Женей – моим заболевшим братом.
Но мама гордая и не признается.
- Еще семь утра, - говорю я,
неохотно поднимаясь с пола.
Так повелось в семье еще когда
родился Женя. Я, как старшая дочь, которую не очень жалко, сплю на кухне, Ника
– с мамой, а Женя в отдельной комнате. Во-первых, он мальчик, во-вторых очень
болезненный ребенок. Обычно такие малыши в наших трущобах долго не живут, но
какая-то чудесная сила свыше улыбнулась нам.
Или дело не в силе свыше, а в
нашем с мамой и Вероникой специфичном заработке.
- Ну я и говорю! Опоздаешь,
бестолочь! – мама хмурится и сердится, морщинки на ее лбу становятся резче. –
На площади не ходи, на вокзале отирайся. Там много богатеев разных приезжает. Я
же тебе рассказывала, как слепые зоны камер находить?
У меня в груди немеет, я
сдавленно сглатываю и быстро киваю, чтобы не разочаровать маму. Иначе она и ударить
может сгоряча. Веронику пока еще щадит, а мне, бывает, и достается. Я
низкорослая, худая, бледная, из-за плохого питания, но пока вроде могу быстро
бегать. После того, как мама получила инвалидность из-за болезни ног, работать
у нее не получается. Только заниматься хозяйством.
Поэтому нам с Вероникой пришлось
идти зарабатывать деньги.
Мне девятнадцать, сестре
тринадцать, и дело, с которым мы связались, тот еще отстой. Приходится умело
красть кошельки из карманов богатых зазевавшихся туристов. Благо, живем мы в
большом городе, к нам часто приезжают беззаботные иностранцы. А вот в нашем
районе существовать дорого, особенно бедным людям вроде нас.
Глазу постороннего человека, не
обывателя, не видны все эти банды, которые захлестнули бедные районы и диктуют
нам свои законы. Сразу вычислили всех воров – и карманников, и домушников, и
требуют десять процентов с каждого, независимо от пола и возраста. Нам с
сестренкой еще удалось не попадаться, и я считаю это чудом.
Но лучше бы то чудо вернуло
Женьке возможность ходить и позволило бы маме обходиться без трости!
- Мам, а завтрак…
- На тебя еды не осталось! –
рявкает мама. Потом выдыхает и добавляет тише: - на меня тоже. Все младшим
отдала. Пустой холодильник. Все, иди давай, потом поговорим. Никушка пойдет днем
на дело, когда народу побольше будет.
Вот так. Ника – любимая дочь,
хоть и орет на мать благими матами – и это в ее-то тринадцать лет, и денег
меньше приносит. Шляется где-то с кем-то вместо заработка. И все равно мама
боится, что ее поймают из-за неопытности. Хотя надо признать – больше она
тревожится за Женьку. Пойманная совершеннолетняя дочь будет отвечать за себя
сама, а вот если Нику схватят за шиворот, то такой скандал поднимется…
Еще и Женьку отобрать могут.
Выдохнув, я натягиваю джинсы и
свитер, понимаю, что успела замерзнуть. Но чай и кофе закончились еще
позавчера, может найду в карманах денег на стаканчик горячего напитка и беляш.
Но это бессмысленные мечты. На метро бы хватило…
Вместо теплого зимнего пальто
кутаюсь в куцую курточку на рыбьем меху, как говорила моя покойная бабушка.
Кроссовки давно порвались, но я как-нибудь справлюсь. Благо носки целые. Я
провожу в центре города целый день, с утра и до вечера, вытаскивая кошельки из
сумок и карманов, и каждый день рискую попасться бандитам, полиции, заболеть,
стать избитой ограбленными людьми.
