Илья
За окном, не переставая, падает
снег. Самая настоящая метель разыгралась. Сугробы по колено,
деревья укрыты толстым белым покрывалом. Вечернее небо заволокло
сизой дымкой. Зима…
Мария Семёновна, или, как привычнее,
баба Маша, наблюдая за происходящим, без конца охает и хватается за
сердце. Картина, надо признать, та ещё: я сижу за столом, на
котором лежат медицинские принадлежности и пропитанные кровью
тряпки. Слева от меня с сосредоточенным выражением лица пыхтит её
соседка, с энтузиазмом при этом ковыряя раскалёнными щипцами плечо,
залитое тёмно-алой жидкостью.
– От она зараза, – довольно
улыбается, бросая в миску пойманную мной шальную пулю.
– Ой, кровища-то как хлещет, Гал! –
наклоняясь ближе, всплёскивает руками донельзя перепуганная баба
Маша.
– Не стойте над душой, Марь Семённа!
Щас остановим, тут шить надобно.
Ну зашибись.
– А вы себе пока ваколординчика
накапайте. Ишь разнервничались как! Не хватало инфаркт словить! Мне
потом ещё и вас откачивать? У меня вон дома коты некормленые и
муж!
– Ох, ужас какой! Илья, Илья! –
тяжко вздыхает пожилая женщина в ответ. – Говорила ж я, доведёт
тебя кривая дорожка до бяды! Нате вот, полюбуйтесь! Как в воду
глядела!
– Не драматизируй, баб Маш, – тянусь
к пачке с куревом. – Лучше пожрать организуй.
– Больно будет. Терпи, мой хороший,
лады? – воодушевлённо предупреждает меня мой доктор.
Молча вставляю в рот сигарету и
чиркаю зажигалкой. Что-что, а терпеть приучен с детства.
– Вырос-таки бандюганом, –
продолжает причитать Семёновна, разогревая пузатую кастрюлю на
плите. – Дурная кровь взяла своё. Весь в папашу! А таким пацанёнком
рос смышлёным! Эх…
– Ну харэ уже, – пытаюсь оборвать её
эмоциональный монолог, но, увы, как обычно, ни хрена из этого не
выходит. Её, коль разошлась, уже не остановить. Пока сама не
остынет.
– Думала хать после армии
угомониссе! Учиться пойдёшь в институт. Полезную профессию освоишь.
Ты ж пожарным хотел стать или спасателем.
Профессия. Институт...
Невесело усмехаюсь. Порой жизнь
ставит тебя в такие рамки, что все твои «хочу» приходится
затолкнуть поглубже, действуя согласно обозначившимся
обстоятельствам.
– Хорошо что мать твоя, Наташка,
ничего этого не видит! – громко шмыгает носом и ставит на стол
тарелку с ароматно пахнущим борщом.
Резкая боль в плече, похожая на
укусы десятка пчёл, вынуждает вынырнуть из тяжёлых воспоминаний,
связанных с потерей самого близкого для меня человека.
– Ещё немного, – наклоняясь ближе,
приговаривает «хирург». – Края раны как следует прихвачу…
Затягиваюсь до рези в лёгких.
Медленно выпускаю дым, стараясь не обращать внимания на её
манипуляции, вызывающие до одури неприятные ощущения.
Швея-мотористка херова.
– Повезло тебе, Илюха, что я во
время второй Чеченской работала полевым врачом, – хвалится тётя
Галя.
– Повезло, – соглашаюсь, слегка
качнув головой.
– Повязку наложим и всё, как
новенький будешь!
– Отрадно.
– Эти две таблетки выпьешь сейчас.
Остальное завтра и в течение пяти дней. Пропускать нельзя. Понял? –
угрожающе сдвигает широкие брови к переносице, и я (про себя,
естественно) снова отмечаю её сходство с Брежневым. – Готово!
Зацените!
Проходит ещё пара мучительно долгих
минут, и бабы наконец сваливают из кухни. Семёновна, не прекращая
сыпать междометиями, отправляется провожать соседку восвояси,
оставляя меня в желанном одиночестве.
Как только за ними закрывается
дверь, вздыхаю с нескрываемым облегчением. Башка раскалывается от
их неугомонной трескотни. Перегруз.
Пододвигаю к себе тарелку, отламываю
кусок от свежевыпеченной булки хлеба и принимаюсь за ужин. У бабы
Маши всегда отменная жратва. От одного только запаха желудок
нещадно сводит.
*********
Вырубает меня надолго. Снится
какая-то нервирующая муть. Погоня. Обстрел. Видимо, подуставший
мозг всё ещё стремится проанализировать случившееся накануне.
