Осколки Верности

Ночь была глубока и холодна, но Малкольма это не беспокоило. Трава похрустывала под сковавшим её инеем, но он не чувствовал холода. Он стоял посреди поляны, окружённый высоким лесом, в густом тумане, который словно пытался задушить его. Неподалёку слышался слабый треск костра, от которого доносился знакомый запах, смешанный аромат горящей древесины, дыма и солдатской похлёбки. Его пальцы сжимали топор, огромный и тяжёлый.

Сначала он не понимал, почему оказался здесь, но странное возбуждение окутывало его. Он чувствовал себя сильным, неуязвимым, как никогда прежде. Его сердце должно было биться гулкими ударами, словно церковный колокол, и каждый удар эхом отзываться в ушах, но тишина оглушала. Ощущение неправильности происходящего было сильно, но оглушительная ярость и жажда крови поглощали его без остатка.

Вдруг раздался громкий крик, полный изумления и страха. Он обернулся и увидел своего сюзерена. Король Генрих стоял совсем рядом, окружённый своими стражниками. Его лицо выражало смесь гнева и неверия, а руки судорожно сжимали эфес меча. Малкольм сделал шаг вперёд, и земля под его ногами затряслась. Его буквально распирало от силы, казалось, что встань сейчас перед ним дракон, он разрубил бы его на мелкие кусочки. Он не знал, что движет им, но это было больше, чем инстинкт, больше, чем ярость. Это было желание, сладостное, первобытное, неутолимое желание уничтожать.

— Малкольм! — закричал Генрих. — Что ты делаешь? Очнись! Это не ты!

Но его слова были пустым звуком. Малкольм поднял топор и бросился вперёд. Его ноги будто сами знали, куда идти. Стражники короля кинулись на перехват, но это было бесполезно.

Первый удар разрубил человека пополам. Кровь хлынула фонтаном, заливая землю. Малкольм даже не почувствовал сопротивления, человек в полных доспехах рассыпался как будто он резал листок бумаги. Второй воин упал, лишившись головы. Малкольм двигался, словно буря. Каждый взмах топора сопровождался криками боли и хрустом ломающихся костей. Оторванные конечности летели в разные стороны. Тело одного из стражников от удара взлетело в воздух, врезавшись в дерево с таким глухим звуком, что казалось, будто треснул ствол.

Запах крови заполнил его ноздри, и вместо отвращения он ощутил возбуждение. Это не было просто физической силой, это было чем-то большим. Каждый удар давал ему ощущение абсолютной власти, и он не мог остановиться.

— Малкольм! Хватит! — голос короля теперь звучал дрожащим эхом. Его страх был очевиден.

Когда все стражники были мертвы, Малкольм подошёл к королю. Топор, залитый кровью, отражал слабый свет луны. Генрих поднял меч, но руки его тряслись.

— Прошу, друг мой... — пробормотал он. — Ты не такой... Это не ты...

Малкольм ничего не ответил. Его взгляд был полон примитивной, первобытной яростью. Он занёс топор и сделал шаг вперёд. Но тут перед королём появилась фигура. Это был Майкл. Его сын. За его спиной стояли Элизабет и Фиона. Их лица были полны ужаса, но они не отступили.

— Отец, — сказал Майкл. — Пожалуйста, остановись.

На мгновение что-то ёкнуло в груди Малкольма. Но затем эта слабость исчезла. Он почувствовал, как ярость вновь охватывает его.

— Уйдите, — прошептал он, но голос его был чужим, низким, как у зверя.

— Нет, отец! Мы не позволим тебе! — крикнула Элизабет, её голос дрожал.

Но это не остановило его. Он занёс топор. В один мощный удар он разрубил всех троих. Тела его детей упали к ногам короля, и их кровь потекла к его сапогам.

Генрих посмотрел на него с ужасом, не способным произнести ни слова. Малкольм поднял топор снова. Сладкое чувство удовлетворения разлилось по его телу, когда лезвие рассекло воздух, обрушиваясь на шею короля.